Все было так необычно – я как будто провалилась в другую реальность. Если бы все люди хоть изредка могли чувствовать что-то подобное.
– Саку! Быстрее, ну же!
Брат уже почти одолел подъем. Теперь он стоял, повернувшись ко мне, и в его лице не было ни тени сомнения. Впрочем, безумия тоже не наблюдалось.
Он был спокоен, как бодхисатва. Казалось, его лицо светится в темноте. У самой вершины холма.
Мы миновали тории Тории – символические ворота на входе в синтоистский храм.

и по узкой каменной лестнице поднялись к храму. Отсюда были видны маленькие темные силуэты домов, стоящих рядами вдоль тускло освещенных улочек. Какая огромная ночь. Где-то ехал грузовик, и его урчание звучало почти музыкой.
Запыхавшись от бега, мы остановились у огромного дерева. Воздух был наполнен густым запахом сочной зелени. Было трудно дышать.
Над деревом висело ночное небо, оно еле заметно светилось, словно отражая горевшие внизу городские огни.
Как раз когда я собиралась засмеяться и спросить: «И где же твоя тарелка?», плоскую картинку черного неба и ночного города с фонарями и неоновыми вывесками вдруг прорезала сияющая линия, раздался тонкий звук, и слева направо по небу проплыл странный объект.
Я восхищенно вздохнула.
Объект, мягко сияя, застыл в воздухе прямо перед нами, в самом центре пейзажа. Он был изящнее любого существующего на Земле аппарата. Спустя мгновение он ярко вспыхнул и исчез.
Вспышка была ослепительной. Я никогда не видела ничего подобного. Наверное, что-то похожее испытывает новорожденный, вынырнув на свет из темного материнского чрева. Момент рождения. Потоки света заливают тебя. Мгновение, которое невозможно пережить дважды. А как бы хотелось видеть этот свет вечно…
Я была ошеломлена.
Слов не было. Было только желание снова и снова видеть этот белый сияющий свет!
– Невероятно! Просто невероятно! Не-ве-ро-ят-но! – наконец произнесла я.
– Да, здорово, – кивнул брат.
– Ёшио, спасибо! Если бы не ты, я бы никогда эту красоту не увидела. – Я взглянула на брата, но, в отличие от меня, он нисколько не радовался. Стоял рядом с унылым видом.
– Что с тобой? Ты в порядке?
– Что же мне делать? А? – тоскливо спросил он.
– Ты разве не рад?
– Чему радоваться – то? – сказал он и помрачнел еще больше.
И мне вдруг стало так жалко его, моего маленького брата, который разучился радоваться жизни, радоваться тем редким прекрасным моментам, которые она иногда дарит – надо только уметь принимать ее подарки.
Какая разница – что, откуда, зачем? К черту логику! Мне так хотелось, чтобы он просто удивился и восхитился, чтобы у него дух захватило от увиденного.
Но он, похоже, так устал, что сил на удивление уже не осталось.
– Мы что-нибудь придумаем, слышишь? Обязательно придумаем! А сейчас пойдем домой. И еще раз спасибо! Мне жутко понравилась твоя летающая тарелка! – сказала я.
Брат кивнул и слабо улыбнулся.
«Надо обязательно ему помочь. Только как?» – думала я по дороге домой.

6. Идеальный отдых

Наступила весна.
Количество дней, когда нужно надевать пальто, стремительно уменьшается. Количество теплых дней не менее стремительно растет.
На сакуре в нашем саду один за другим раскрываются цветы. Каждый день я выглядываю из своего окна на втором этаже и вижу, что в зеленой шевелюре сада прибавилось розовых пятен. Это поднимает мне настроение.
От Рюичиро пришло письмо. Почтальон положил его в наш почтовый ящик в самый обычный полдень самого обычного скучного дня.

Дорогая Сакуми!
Как твои дела?
Я каким-то «невероятным образом» оказался в Шанхае.
Китай – замечательное место.
Только слишком много людей.
Довольно скоро (то есть еще в этом году) я вернусь в Японию.
Через несколько месяцев должна выйти моя книга.
Меня беспокоит, сможешь ли ты со мной встретиться.
Очень надеюсь, что сможешь.
Иногда, когда я вижу очередной духозахватывающий пейзаж, я думаю: «Как жаль, что я не могу показать это место Сакуми». Когда я скучаю по Японии, я скучаю и по тебе.
Здесь все очень большое, но особенно велики – просто до смешного – статуи Будды.
Ну вот, кажется, все. До встречи?
Рюичиро

Ну и письмо, ничего не скажешь. И это писал профессиональный литератор?}
Но сколько бы я ни издевалась над его стилем, мне становится грустно. Я тоже скучаю по Рюичиро.
Андроид с отказавшим блоком памяти,
грубый слепок с гадкого утенка…
После падения, потеряв вместе со старым миром старую память, первое, что я запомнила в новом мире, был он – Рюичиро. Падение стало для меня перерождением. Я шла по жизни на ощупь, еще не понимая, кто я, где я. Поначалу все казалось таким зыбким и непостоянным, кроме одного – прикосновения к его разгоряченной коже.
Мне нравилось это воспоминание. Я любила свою новую память.
Если мы все-таки встретимся, я точно расплачусь!
В разлуке, на расстоянии, когда я вдруг понимаю, какой он замечательный, у меня сердце замирает. Он талантливый писатель, он воспитанный, добросердечный, великодушный человек. У него красивые руки, волнующий голос… он, он, он…
А потом я понимаю, какая же он все-таки скотина, и задыхаюсь от негодования. Он хоть и звал меня с собой в поездку, но как-то вяло, особо не настаивал. Черствое сердце – он слишком быстро оправился после смерти моей сестры. Он месяцами не возвращается в Японию, а потом вдруг пишет о том, что очень хочет встретиться… он, он, он…
В то время как остальные люди оставляют меня равнодушными, мысли о Рюичиро пробуждают во мне множество самых разнообразных чувств. Амплитуда этих чувств ошеломляет, а конечный вектор – сила страдания моего сердца, погруженного в мысли о любимом человеке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123