Швед, которому раскрашивали змея, душащего сердце, — которое, конечно, располагалось прямо над его настоящим сердцем — вопросительно глянул на Ларса. Стонущий юноша задержал дыхание — как там, скоро ли конец его мучениям, скоро ли расцветет иерихонская роза?
Тут снова заиграло радио. Джек узнал рождественскую песенку — датский язык его не смутил. Ответа на вопрос Алисы так и не прозвучало. Она повторила:
— Уильям должен где-то играть на органе. Не может же он быть без работы.
— У него была работа, — ответил Татуоле, сделав ударение на "была".
Джек подумал было, что они с мамой снова опоздали, но совсем запутался, когда мама ничем не выразила разочарования и снова включила тату-машину, продолжив укутывать половые губы в лепестках розы. Юноша снова застонал, старик-матрос снова закрыл глаза (он никуда не спешил), обреченный на закраску Ларс вернулся оказывать змею помощь в удушении сердца.
По стенам у Татуоле висели шаблоны и рисунки. На жаргоне татуировщиков такие наборы назывались "блестки". Джек занялся разглядыванием "блесток", а Оле повел рассказ о беглом папе. Тут-то Джек и отвлекся.
— Он играл на органе в Кастелькиркен, — сказал Оле. — Правда, он там был не главный.
— Помощник органиста, надо полагать, — поддакнула Алиса.
— Типа подмастерья, — вставил Ларс.
— Ну да, но он был хорош, — продолжил Татуоле. — Я никогда не слышал, как он играет, но я слышал, как люди говорили, что слышали его и что музыкант он великолепный.
— Кстати, и бабник порядочный, как я слыхал... — начал было Ларс.
— Не надо при Джеке, — напомнила ему Алиса.
Джек тем временем заинтересовался той частью "блесток", которую у Татуоле называли "Грехопадение". Здесь висели татуировки, изображавшие различные способы, какими мужчины опускаются на дно, — игральные кости, алкоголь и женщины. Мальчику больше всего нравился бокал для мартини, в котором плавала женская грудь, сосок торчал из мартини, словно оливка, а в соседнем бокале таким же образом плавала голая женская задница. На дне бокала вместо кусочков льда лежали две игральные кости.
У Джековой мамы была и собственная шикарная татуировка на ту же тему — обнаженная женщина, как обычно, спиной, пила вино из полупустой бутылки, а в другой руке, обращенной ладонью к зрителю, лежали две игральные кости.
— Ага, значит, в Кастелькиркен возникли проблемы? — спросила Алиса.
Бабник Мадсен завистливо закивал.
— Не надо при Джеке, — сказал Татуоле.
— Понятно, — сказала Алиса.
— Не хористка, — продолжил Оле. — Прихожанка.
— Юная жена военного, — сказал Бабник Ларс, но, наверное, Джек неправильно его расслышал; он все так же зачарованно смотрел на сосок, торчащий из мартини, словно перед ним была не картинка, а кино, и не заметил, как Алиса бросила на Ларса взгляд все с тем же значением "не надо при Джеке".
— Так, значит, он уехал? — спросила Алиса.
— Я бы на твоем месте в церкви спросил, — ответил Оле.
— Полагаю, ты не знаешь, куда он уехал, — продолжила Алиса.
— Говорят, что в Стокгольм, но я не знаю, — ответил Оле.
Тут Ларс как раз закончил татуировать своего шведа.
— Ну, в Стокгольме ему хорошей татуировки не сделать. Видите, вот наш швед — живое доказательство, что оттуда ездят за татуировками к нам. — Ларс глянул на клиента. — Разве не так?
Швед задрал брючину на левой ноге:
— Вот это мне сделали в Стокгольме.
На икре красовалась весьма качественная татуировка — иной сказал бы, что это работа Оле или Дочурки Алисы: роза с воткнутым в нее кинжалом с изукрашенной резьбой золоченой и зеленой рукоятью; края лепестков и лезвия кинжала были окрашены в оранжевый цвет, вокруг розы и кинжала извивалась змея, выкрашенная в зеленый и красный. Судя по всему, швед был большой любитель змей.
По маминому лицу Джек сразу понял, что татуировка произвела на нее сильнейшее впечатление; даже Татуоле признал, что работа мастерская, а Ларс Мадсен просто сидел открыв рот, то ли от зависти, то ли от радости — не иначе ему привиделись большие прибыли в семейном рыбном бизнесе.
— Это Док Форест, — сказал швед.
— И где у него салон? — спросил Оле.
— Я думал, в Стокгольме салонов вообще нет! — воскликнул Ларс.
— Док работает у себя дома, — ответил швед.
Джек знал, что в их списке Стокгольм не значится.
Алиса тем временем осторожно бинтовала измученного юношу. Он хотел, чтобы роза располагалась именно на ребрах — тогда при вдохе и выходе лепестки будут шевелиться.
— Обещай мне, что не станешь показывать это своей маме, — обратилась к нему Алиса. — А если все-таки решишь показать, не рассказывай, в чем тут секрет. И следи, чтобы она не слишком долго и внимательно смотрела.
— Обещаю, — сказал юноша.
Старик-матрос напрягал и расслаблял мускулы на плече, восхищенно глядя, как русалка шевелит хвостом — правда, его еще надо было до конца раскрасить.
Близилось Рождество, клиентов было хоть отбавляй. Но, судя по всему, Уильям сбежал в Стокгольм, и эта новость не добавила радости ни Алисе, ни Джеку.
Они выходили из салона на Нюхавн, 17 после заката, темнело в четыре-пять часов пополудни; уже работали рестораны, пахло кухней. Джек и Алиса даже научились различать запахи: тут готовят кролика, тут оленью ногу, тут дикую утку, тут запекают тюрбо, тут жарят на решетке лосося, тут готовят нежную телятину. До них доносились запахи фруктов и соусов к дичи, и даже запахи сыра — иные датские сыры такие выдержанные, что их можно почуять даже на зимнем воздухе.
Ради забавы они считали пришвартованные у причала корабли и лодки. Над статуей на площади у отеля "Англетер" стояла арка, вся в огнях, они решили, что это добрый знак;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48