— Я дала тебе то, что у тебя есть на самом деле, твое настоящее сердце, как есть, крошечное, — добавила мама.
— Пошла ты в жопу! — заорала Ингрид.
— Не надо при Джеке, — сказала Алиса.
— Я ничего тебе не скажу, — ответила девушка и поднесла зеркало ближе к своей груди. Да, это было не то, чего она хотела, и все же она не могла оторвать глаз от своей татуировки.
Алиса встала с кровати и ушла в ванную. Прежде чем закрыть дверь, она сказала:
— Когда-то ты встретишь нового мужчину, Ингрид, и это обязательно случится, и вот теперь у тебя есть сердце, которое ему будет приятно сжать в руках. Там же тебя будут касаться твои дети.
Алиса включила воду — она не хотела, чтобы Джек и Ингрид слышали, как она рыдает.
— Ты не перебинтовала ее, — сказал Джек, обращаясь к закрытой двери.
— Вот и перебинтуй девушку, Джеки, — отозвалась мама, — я не хочу к ней прикасаться.
Джек оторвал немного марли и выдавил на него вазелина; кусок как раз закрыл татуированное сердце. Затем он достал пластырь и приклеил марлю к груди Ингрид, следя за тем, чтобы не прикоснуться к соску. Ингрид немного вспотела, пластырь не хотел приклеиваться.
— Тебе раньше приходилось это делать? — спросила девушка.
— Еще бы, конечно, — сказал Джек.
— Не ври. К женской груди тебе еще не случалось прикасаться.
Джек в ответ повторил ей обычные слова, он хорошо знал, что говорит мама.
— В течение дня пусть будет под пластырем. Будет немного болеть, как будто ты подгорела на солнце.
Девушка тем временем застегивала рубашку, лифчик надевать не стала.
— Откуда ты знаешь, что будет болеть и как это будет? — спросила его Ингрид. Она вытянулась во весь рост, Джек едва доставал ей до пояса.
— А потом смажь мазью, — завершил инструктаж Джек.
Она наклонилась к нему, Джек подумал, что она снова будет его целовать, и закрыл рот руками. Наверное, он дрожал, потому что Ингрид положила руки ему на плечи и сказала:
— Не бойся, я не сделаю тебе больно.
Она не стала его целовать, а шепнула на ухо одно слово:
— Сибелиус.
— Что?
— Скажи маме, что он часто повторял слово "Сибелиус". У него на уме один только Сибелиус. Думаю, я тоже туда наведаюсь.
Ингрид приоткрыла дверь в коридор, осторожно выглянула. Создавалось впечатление, что для нее это знакомая процедура, словно ей не раз уже приходилось покидать номера отелей так, чтобы ее никто не заметил.
— Сибелиус? — повторил Джек. Наверно, думал он, это какое-то норвежское слово.
— Я сказала это только ради тебя. А не ради нее, — сказала Ингрид My. — Так своей маме и передай.
Джек проводил ее взглядом. Вылитая взрослая женщина, сзади она вовсе не походила на ребенка.
Он вернулся в номер и принялся прибирать: проверил, что баночки с красителями и вазелином плотно закрыты, запаковал бинты, оторвал кусок бумажного полотенца и разложил на нем иглы двух тату-машин — "Джоунси", с помощью которой мама наносила трафареты, и "Роджерс", для закраски. Джек знал, что мама всегда чистит иглы после работы.
Алиса наконец вышла из ванной, было видно, что она долго плакала. Джек всегда считал свою маму писаной красавицей, и то, как на нее смотрели другие мужчины, лишь убеждало его в том, что он прав. Но сейчас она выглядела совсем по-другому; наверное, ей было очень трудно, наверное, она впервые татуировала такую юную и красивую девушку.
— Эта девица, от нее сердце замирает, Джек, — сказала мама.
— Она сказала "Сибелиус", — сообщил он.
— Чего?
— Сибелиус.
Мама, казалось, не больше поняла смысл сказанного, чем Джек. Она задумалась.
— Может быть, он туда уехал, — сказал Джек. — Может, там мы его найдем.
Алиса покачала головой. Джек решил, что Сибелиус — это еще один город, куда они не собирались. Он даже не знал, в какой стране этот город.
— Так где это? — спросил Джек.
Алиса снова покачала головой.
— Это не где, это кто, — сказала Алиса. — Сибелиус — это фамилия финского композитора. Сибелиус — финн, он жил в Финляндии, и это значит, что твой папаша отправился в Хельсинки, Джек.
В Хельсинки они точно не собирались. Название Джеку очень не понравилось, в самом деле, что еще за Хельсинки такие и почему их много?
Но сначала Алиса хотела поговорить с Трондом Хальворсеном, халтурщиком, который не моет иглы и заразил Уильяма. Таких, как Хальворсен, Татуоле называл "мясники". Работал он у себя дома на первом этаже, в Старом городе, то есть в восточной части Осло; салоном ему служила кухня.
Тронд Хальворсен оказался старым матросом. У него были "ручной работы" (то есть не машинные) татуировки из Борнео и Японии, на левой руке красовалась обнаженная девушка от Татуоле, а на правой — работа его учителя Тату-Джека. На бедрах и животе у него было вообще что-то ужасное, его собственных рук и игл дело.
— Это я так ремесло осваивал, — говорил он, показывая Алисе свои художества.
— Расскажи мне про Партитурщика, — начала она.
— А что рассказывать, он мне нарисовал ноты, я их на нем вывел. Понятия не имею, что это за музыка.
— Ходят слухи, он ушел от тебя с инфекцией.
Тронд Хальворсен расплылся в улыбке; у него не хватало двух клыков, на нижней и верхней челюсти.
— Обычное дело.
— Ты что, не моешь иглы?
— У кого есть на это время?
На плите в кастрюле что-то кипело, судя по торчащей из жидкости голове, рыбный суп. На кухне стоял резкий запах рыбы и табака, примерно в равных пропорциях.
Алиса не старалась скрыть свое отвращение; даже трафареты у Хальворсена были все чем-то перемазаны, то ли жиром, то ли копотью. На столе стояли бумажные стаканчики, в них когда-то были налиты краски, но с тех пор они высохли, и нельзя было понять, какого они были цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48