«Я запомню», – подумал Курочкин, машинально складывая все листки на подоконник. При слове «Макдоналдс» ему, однако, сразу захотелось есть, а не спасаться бегством по крышам. Условный рефлекс, по академику Павлову. Интересно, а кормить Сорок Восьмого здесь собираются? Или эта роскошь доступна только рыжему коту? Дмитрий Олегович сглотнул слюну.– И что же, обязательно надо на чердак лезть? – с капризной гримасой некормленного международного террориста экстра-класса осведомился он.– Никак нет, – доложил пахнущий, одеколоном господин. – Это, так сказать, резервный вариант. На тот случай, если перекроют все пути внизу, что вряд ли… Лестница не очень надежна, – стыдливо признался он после едва уловимой заминки.– Ржавая? – деловито полюбопытствовал Дмитрий Олегович, как будто всю сознательную жизнь лазил по пожарным лестницам и успел неплохо изучить их повадки.– Скользкая, – с виноватым выражением лица объяснил наодеколоненный докладчик. – Тут недавно был ремонт. Еще до того, как мы временно заселили эти апартаменты… Короче, ее покрасили.– Хорошо, с лестницей решим в рабочем порядке, – прервал его Курочкин, поглядев на здешние электронные часы. Часы висели на стене комнаты и бесстрастно моргали, отсчитывая мгновения. До первой точки схода оставалось три часа пять минут и девятнадцать… уже восемнадцать… секунд. До последней точки, само собой, – три часа, пять минут и сорок три… сорок две секунды. Как бы исхитриться провести это время так, чтобы не было мучительно больно? Видимо, и этот вопрос тоже предстояло решать в рабочем порядке. «Главное – никого не убить, – мысленно принялся себя настраивать Дмитрий Олегович. – Ни в кого не выстрелить, ни в кого не попасть. Штык – молодец, но пуля-то – всегда дура… Кстати!»– А пули где? – осведомился он у докладчика. – То есть я хочу сказать – где боеприпасы?– Согласно инструкции, – немедленно ответил тот. Если серебристый хек обожал ввертывать в разговоре слово «контракт», то наодеколоненный налегал в основном на «инструкцию». Чувствовалось, что это слово – любимейшее в его лексиконе.– Конкретнее, – важно потребовал Курочкин, все увереннее ощущая себя киллером Сорок Восьмым.– Винтовочные снайперские патроны калибра 7,62 миллиметра с пулей Б-32. – Черный ароматный господин вытащил из своей коленкоровой папки конверт и подал его Курочкину.Патронов было всего два. Негусто.«В принципе все правильно, – догадался Дмитрий Олегович, по очереди рассматривая сперва один, потом второй. – Раз я убийца экстра-класса, то зачем мне целый патронташ?»– Один патрон рабочий, другой резервный, – пояснил пахучий докладчик. – На случай осечки… – О возможном промахе он тактично не заикнулся. Такой вариант, как видно, в расчет просто не входил.«Так-так, – сказал себе Курочкин. – Ситуация проясняется. Стало быть, мишень у меня сегодня – только одна. И кто же из двух? Премьер-министр или все-таки госсекретарь?»Ответ на мысленный вопрос Дмитрия Олеговича не заставил себя долго ждать. Черный наодеколоненный господин в очередной раз запустил руку в коленкоровую папку и извлек оттуда фотоснимок.– ОБЪЕКТ, – понизив голос до шепота, сообщил докладчик Курочкину. – Иначе говоря, цель вашего сегодняшнего мероприятия.«Цель для снайперской винтовки», – про себя уточнил Дмитрий Олегович.Российского премьера Миронова, толстощекого представительного дядечку в очках, Курочкин, разумеется, знал в лицо. Несколько раз в международной хронике по телевизору он видел и госсекретаря США мистера Ламберта – высокого, сухопарого, долгоносого джентльмена, сильно смахивающего на очень старого журавля.Однако на фотографии оказался не тот и не другой, а некто третий – тоже с неуловимо знакомой внешностью. Пару секунд Курочкин вспоминал, где же он мог раньше видеть этого улыбчивого красавца. Потом мысленно нахлобучил на голову ОБЪЕКТА ковбойскую шляпу – и попросту обалдел.Через три часа он должен был застрелить из снайперской винтовки американского актера Брюса Боура. 7 Представь своего врага в гробу, – говорил Заратустра, – и ты сразу поймешь меру своей неприязни к нему… Возможно, говорил это совсем даже не Заратустра (Курочкин плохо разбирался в древних мудрецах), однако это нисколько не снижало ценности изречения. В кругах, близких к замдиректора НИИЭФа по административно-хозяйственной части, Дмитрий Олегович слыл самым миролюбивым завлабом, едва ли не пацифистом. В ситуации, чреватой скандалом, когда другой бы на месте Курочкина наверняка оскорбил действием жадного мелочного АХЧ, Дмитрий Олегович вдруг начинал кротко улыбаться, жалостливо смотреть на замдиректора и соглашаться со всеми его вздорными претензиями. Именно в эти минуты Курочкин представлял себе, как визгливый, брызгающий слюной АХЧ вдруг с недоумением хватается за сердце и начинает медленно оседать на пол; как потом кардиолог, выходя из двери реанимационного бокса, горько бросает: «Мы его потеряли…»; как затем нарядного и неподвижного зама в деревянном ящике грузят на катафалк и, в конце концов, закапывают в грязно-бурую землю под равнодушные тромбоны духового оркестра. Представив себе эти печальные картинки, Дмитрий Олегович сразу осознавал, что его антипатия к административно-хозяйственному скупердяю не простирается настолько далеко – и странным образом успокаивался. По сравнению со смертью любые ссоры были ерундой, не стоящей внимания…Те же чувства Курочкин испытал сейчас к нелюбимому актеру Брюсу Боуру, кем-то намеченному в жертвы теракта. Одно дело – мысленно воображать себя храбрым контрабандистом у телеэкрана и прицеливаться в лоб нахальному Брюсу-шерифу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113