– Когда я впервые встретился с ним, он был лейтенантом. Вермахт не очень высоко оценивал итальянские вооруженные силы, но эти водолазы имели иную репутацию. К каждому их слову прислушивались все. Выглядело все действительно забавно. Джорджо принадлежал к тем, кто понимал, какой фарс вся эта проклятая война. Мы оба воевали по обе стороны. Он имел германскую медаль и американскую медаль.
– Не знал этого.
– Да, я присутствовал при его награждении германским орденом Орла со звездой «За заслуги». – Ферни поднял свой стакан с виски и глотнул из него. – Он был потрясающим ныряльщиком. – Томас выпил еще немного. – Убить его! Я не мог его убить. Ты представляешь себе человека на трапеции, который столкнул бы с проволоки другого канатоходца, представляешь?
– Расскажи мне, что было непосредственно перед Днем Победы? – спросил я.
– Ты ведь знаешь мое настоящее имя, значит, ты читал о военном трибунале.
– Это не дает достаточно ясного представления.
– Лавлесс считался у немцев большим человеком, – продолжал Томас. – Говорили, если немцы победят, они сделают Лавлесса премьер-министром Англии. Когда Лавлесс заявил, что все конечно, я знал, что это так. Идея уехать в Ганновер принадлежит ему. Я хотел отправиться дальше на юг, к сектору, где наступали американцы, но Лавлесс сказал, что в Ганновере нам больше не надо будет ни о чем беспокоиться. Там находился архивный отдел вермахта, и он получил разрешение ознакомиться с некоторыми документами.
– Он отправился в архивный отдел и сфотографировал «Белый список», – прервал я его рассказ, ожидая, что Томас объяснит дальнейшее.
– По размеру и форме он как книга в твердом сером переплете. Там имена британских нацистов и их адреса. Они расположены в алфавитном порядке. Между разделами – чистые страницы, разлинованные розовыми полосками, для различных дополнений. Каждое имя принадлежало человеку, который стал бы активно содействовать немцам, если бы они вторглись в Англию.
– Лавлесс считал, что с этими людьми немцам лучше всего договориться о том, чтобы сдаться.
– Ты, кажется, не следишь за тем, что я говорю. – Томас посмотрел на меня укоризненно. – Лавлесс ни гроша не дал бы за немцев и за победу, которую они хотели одержать.
Снаружи дул пятибалльный ветер, и в теплой, хорошо освещенной каюте легко было думать о том, что мы снова в 1945 году.
Томас налил себе еще выпить и крикнул Аугусто, чтобы тот снизил обороты, сказав мне при этом, что мы просто зря тратим горючее. Мы согласились, что Аугусто умный мальчишка и что португальцы – прирожденные моряки. Томас великодушно похвалил лодку Гэрри Кондита и продолжал.
– Лавлесс сфотографировал «Белый список» (он так и назывался, в противовес «Черному списку») и закопал снимки в саду, в той части Ганновера, которая подвергалась самой жестокой бомбардировке. Некоторое время нас содержали в немецкой тюрьме. Там все время горел свет, днем и ночью, все было белого цвета, облицовочная плитка сверкала, как вставные зубы, и двери хлопали, вызывая эхо, перекатывавшееся как удар грома. Постоянно гремели ключи, которые носили охранники. Время от времени глазок в двери приоткрывался, и психиатр или врач следили за нами, описывая наши действия и причины того или иного поступка. Они думали, что все, кроме них, идиоты.
Кроме дурацкого глазка узники редко видели иные признаки жизни. Однако изредка я слышал голос Лавлесса, который задавал охране какой-нибудь пустой вопрос, чтобы дать мне знать, что он все еще там. Наконец мне представилась возможность с ним коротко поговорить, когда командование британского морского флота прислало двух полицейских, чтобы сопровождать нас назад в Англию.
Лавлесс имел чин капитана третьего ранга, что произвело на них большое впечатление, и мы получили на пароме в Харидже каюты. Лавлесс заявил, что намерен выступать в качестве свидетеля и обнародовать имя каждого англичанина, который числился в списке.
– Это принесло бы ему популярность, – заметил я.
– Нет, они не хотели этого ни за что. Ему сказали, если он тихо признается в том, что виноват по пяти пунктам обвинения, с ним договорятся.
– То есть предложили заключить сделку?
– Правильно, – кивнул Томас, – ему пообещали: если он признает себя виновным, его приговорят к смерти, но приговор не будет приведен в исполнение.
– Почему он этому поверил?
– Вот об этом и я его спросил. Я считаю для себя делом чести никогда никому не доверять. – Он сказал это не шутя. Я поверил. – После приговора, – продолжал Томас, – председатель трибунала подписывает смертный приговор, ставит печать, и он передается заключенному. Но перед тем, как приговор бывает приведен в исполнение, его изучает офицер-контролер, который должен подтвердить его соответствие закону. Знакомясь с делом, он обязан убедиться, что все правильно и что не допущено никаких нарушений. Как вам известно, военный трибунал – это не гражданский суд. Большинство его членов никогда не получали юридического образования и даже никогда не видели судебного процесса. Это просто бойня.
– К счастью, я не могу подтвердить сведения, которые ты получил из первых рук, – сказал я, – но продолжай про сделку.
– Один из моментов, которые проверяет офицер, – вопрос о вменяемости приговоренного. Согласно разделу 4 Акта о невменяемости от 1890 года, все, что требуется офицеру, – это свидетельство мирового судьи и два медицинских сертификата, чтобы отменить протокол, утвердивший приговор, и направить заключенного в гражданскую психиатрическую больницу. По инструкциям морского министерства после одного месяца пребывания там его увольняют с военной службы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75