.. Может быть, вы кого-нибудь подозреваете? Кто мог такой гостинец подложить под вашу машину?— Понятия не имею! — быстро ответил Лубовский, чуть быстрее, чем требовалось, даже с поспешностью. И Пафнутьев понял — есть подозрения у Лубовского, есть. Может быть, он даже знает, кто организовал взрыв. И за что — тоже знает.— Последнее время не было угроз, требований, шантажа?— Что вы, Павел Николаевич! Шантажировать можно фирму, у которой личико в пуху, которая нарушает законы, не платит налоги, замешана в сомнительных операциях... Вот такой можно угрожать. А мы чисты. — Лубовский улыбнулся широко и неуязвимо.— Возможно. — Пафнутьев снова повернулся к двери.— И еще, Павел Николаевич... Мы, конечно, и сами внимательно изучим все обстоятельства покушения. Постараемся разобраться и принять меры.— Сами?— Да, Павел Николаевич.— Не прибегая к помощи правосудия?— В этом, как мне кажется, просто не будет надобности.— И ваш ответ будет адекватным?— Совершенно верно. — Лубовский уже не улыбался, говорил жестко, даже с вызовом, будто сознательно провоцировал Пафнутьева. — Вы правильно выразились — адекватный.— Ваши слова наводят на размышления.— Я к этому и стремился.— Рад, что у нас состоялся этот разговор.— Благодаря этому разговору мы с вами сохраним друг для друга уйму времени. Нам не придется тратить его на пустые слова, вежливые обращения, бесконечные хождения вокруг да около. Я внятно выражаюсь?— Вполне.— Мне звонил президент, — продолжал Лубовский. — И выразил свои сожаления по поводу случившегося.— Это очень приятно, — почтительно проговорил Пафнутьев. И тут же почувствовал, как что-то напряглось в нем, как в груди поднялась неуправляемая волна гнева, если не злости. Его ставили на место, а ему всегда не нравилось, когда его ставили на место. — Если президент позвонит еще раз, а он наверняка позвонит, поскольку действительно озабочен вашим здоровьем, так вот, если позвонит, передайте ему мой привет и заверьте, пожалуйста, что я всегда о нем помню.— Так и сказать? — осклабился Лубовский.— Так и скажите. Пафнутьев, дескать, всегда о вас помнит.— Обязательно передам. До скорой встречи, Павел Николаевич.— Выздоравливайте, Юрий Яковлевич.И Пафнутьев вышел, уже не останавливаясь. * * * Едва за Пафнутьевым закрылась дверь, Лубовский потянулся к мобильному телефону. Его рука как бы сама по себе нащупала маленькую коробочку, но до вызова дело не дошло. Похоже, Лубовский сам ждал звонка. Охранник подошел к окну, долго всматривался сквозь двойные стекла во двор, потом успокоенный вернулся на свое место в углу палаты.— Ушел, — сказал он.— Это хорошо, — ответил Лубовский. — Надеюсь, мы не скоро с ним увидимся. — Он помолчал. — Если увидимся.— Мешает? — спросил охранник.— Пока нет.— А то в случае чего...— Я помню.— Мужик мне показался того... Чреватым.— А он такой и есть.— Может, намекнуть ему?— Уже.— Он понял?— Не дурак. Он далеко не дурак.— К нему бы человечка приставить.— Уже.— Тогда ладно, — успокоенно проговорил охранник. — Тогда ладно. Авось.Разговор шел какой-то странный, новый человек ничего бы не понял, но Лубовский и охранник, похоже, прекрасно понимали друг друга с полуслова. Были у них в прошлом события, дела, испытания, которые позволяли им сейчас говорить вот так немногословно.— Что-то не звонят ребята, — проговорил Лубовский.— Позвонят. Люди надежные.— Время уходит.— Наверстают.— Хорошее время... Удобное.— Авось, — повторил охранник.— Ты все проверил?— Все.— Порядок?— Юрий Яковлевич, — укоризненно протянул охранник.— Ладно-ладно. Я спросил — ты ответил.В этот момент раздался телефонный звонок. Поскольку телефон лежал на кровати, звук был ослабленный, смягченный.Лубовский молча поднес трубку к уху, некоторое время слушал, не произнося ни слова, и только в конце разговора негромко произнес:— Пусть так.И почти обессиленно откинулся на подушку.— Все в порядке? — спросил охранник.— Да, — ответил Лубовский кратко, и тот понял, что больше вопросов задавать не следует.— Авось, — негромко произнес охранник.— Я не люблю этого слова, — откликнулся Лубовский.— Виноват, Юрий Яковлевич.— Совершенно дурацкое слово. Надеяться можно только на себя. И ни на кого больше. На бога надеяться нельзя. Он слишком капризен и своенравен. У него, видите ли, свое понимание происходящего. Он думает, что ему все ведомо, что умнее всех. Они позвонят?— Сразу, как только.— Ну что ж... С богом, — добавил Лубовский в полном противоречии с тем, что сам только что произнес.У Лубовского было хорошо развито чувство опасности, у него было воображение, обостренное все тем же пониманием опасности. И в эти самые минуты он ясно представлял себе события, которые происходили на другом конце Москвы. Пытаясь предусмотреть, предвидеть, предугадать любую, самую малую оплошность, он снова и снова прокручивал происходящее и убеждался, что вроде бы ничего не упущено, вроде бы все сделано грамотно, надежно, неуязвимо.— Только бы не дрогнули ребята, только бы не дрогнули.— Не дрогнут, — твердо произнес охранник. — Потому — проверенные.— Есть понятие, которое не подчиняется расчету...— Это что еще за понятие?— Человеческий фактор. А все остальное можно просчитать и предусмотреть... Но у меня не было другого выхода, видит бог, у меня не было другого выхода. — И Лубовский, откинувшись на подушку, замолчал. Он закрыл глаза, но беспокойство не покидало его, зрачки под веками судорожно двигались, будто он и в самом деле видел в эти мгновения картины, события, которые сам же и запустил.Двое ребят в светлых рубашках и кремовых брюках, загорелые и простодушные, вышли из машины недалеко от Зубовского бульвара, прошли несколько десятков метров и, убедившись, что вокруг не происходит ничего такого, что привлекло бы их внимание, спустились по нескольким ступенькам в полиграфический салон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88