Тебе светит кое-что более значительное. И если президент говорит об этом открытым текстом... Твои возможности будут безграничны.— Президент не так прост, как это может показаться.— Ты хочешь сказать, что... — Елена замолчала, понимая, что не все слова можно произносить вслух даже здесь, даже в этом надежном доме.— Да, именно это я и хочу сказать, — со вздохом произнес Лубовский и наконец позволил себе расслабиться — откинулся на спинку кресла и устало прикрыл глаза. — Я подремлю, — сказал он.Это была просьба оставить его одного.— Что-то приготовить? — спросила Елена, поднимаясь из кресла.— Может быть, рыба, — без вопроса проговорил Лубовский. — И сухое. Холодное.— Крабы?— Нет, рыба. Белая. И тоже холодная. Жару у меня своего хватает. Пока хватает.Елена вышла, осторожно притворив за собой дверь. Лубовский вытянул вперед ноги, сковырнул черные туфли на тонкой подошве, в которых совсем недавно блистал в кремлевских коридорах, и с тяжким вздохом еще глубже утонул в ласковом, угодливом кресле. На какое-то время он даже, кажется, задремал, задышал ровно и размеренно. Все-таки рановато он покинул больничную палату, но организм, привыкший к перегрузкам, выкарабкивался, мобилизуя все свои силы.Однако отдохнуть Лубовскому не удалось — все так же осторожно и бесшумно снова вошла Елена. Подойдя к мужу, она некоторое время в нерешительности стояла у кресла, потом тихонько коснулась его плеча.— Да? — мгновенно вскинулся Лубовский. — Ты что-то сказала? Я не врубился...— Звонит этот следователь...— Какой?— Ну, твой придурок.— Что ему надо?— Поговорить.— Он меня достал, — простонал Лубовский. — Он меня достал... Так меня еще никто не доставал.— Видимо, ты будешь последним, кого он достал.— И знаешь, очень может быть. Дай, пожалуйста, трубку.Некоторое время Лубовский держал телефонную трубку на весу, словно прикидывая ее вес или, может быть, пытаясь предугадать слова, которые услышит сейчас от Пафнутьева. Елена присела на край кресла и молча наблюдала за мужем.— Да! — наконец сказал он отрывисто и даже как бы с легкой нетерпеливостью.— Юрий Яковлевич? Здравствуйте! — раздался радостный голос в трубке. — Это я, Пафнутьев!— Очень приятно!— Я только что видел вас по телевизору! Это было потрясающе! Мне показалось, что президент разговаривал только с вами, а остальным только головой кивал! Я вас поздравляю!— С чем? — суховато спросил Лубовский, давая понять, что не разделяет восторгов следователя и они ему достаточно безразличны. Но он не знал Пафнутьева, не знал, что такие вот неопределенные слова с ноткой превосходства — именно то, что требовалось Пафнутьеву, чтобы почувствовать себя уверенно и неуязвимо, такие слова только подзадоривали его.— Ну как же, Юрий Яковлевич! Я представил себя на вашем месте и понял, что никогда не смог бы вести себя столь достойно...— Простите, я устал. Что вам угодно?— Поговорить, Юрий Яковлевич! Поделиться!— Чем?— Впечатлениями! Я еду из Челябинска, встречался там со многими людьми... О вас многие помнят, их воспоминания так живы и непосредственны, как будто давние события происходили только вчера... Знаете, меня повезли на семнадцатый километр и рассказали удивительную историю...— Послушайте! — перебил Лубовский. — Как вас там, Перфильев...— С вашего позволения — Пафнутьев. Павел Николаевич. С некоторых пор — следователь по особо важным делам.— Кстати, вы знаете, что стали заниматься особо важными делами по моей рекомендации?— Чрезвычайно вам благодарен, уважаемый Юрий Яковлевич! Вы не представляете, как изменилась моя жизнь! Я живу в Москве, можно сказать, в столице нашей родины...— Так что там случилось на семнадцатом километре? — не выдержал Лубовский.— О! Вы не представляете! Кошмарная история! Авария, крушение, катастрофа! Погибли люди, причем уважаемые люди, руководители предприятия! Но давно это случилось, давно. Хотя следы, как вы, наверно, знаете, всегда остаются.— О каких следах речь? — мертвым голосом спросил Лубовский. — На что намекаете?— Намекаю?! — воскликнул Пафнутьев совершенно дурацким голосом. — Упаси боже! Мне не дано намекать! Только открытым текстом могу выражаться. Может быть, это у меня от характера работы, может быть, воспитание или склад ума... Нет-нет, только открытым текстом.— Так все-таки, о каких следах речь?— Ну, какие следы... Обычные... Фотки, воспоминания свидетелей, протоколы, опознания... И так далее. Скукотища, Юрий Яковлевич, это не тема для нашей с вами беседы. Я порадовался, когда увидел вас на экране телевизора, в высокой компании, веселым и уверенным в себе. Вот и все. Повидаться бы, Юрий Яковлевич, как вы на это смотрите?— С удовольствием. Как только здоровье позволит, я весь к вашим услугам. Годится?— Вполне. Чрезвычайно вам благодарен! Всего доброго!Лубовский отключил связь, некоторое время спокойным, даже каким-то полусонным взглядом смотрел в окно на громадные сосны, светящиеся в лучах вечернего солнца, и, все так же не отрывая взгляда от золотых стволов, проговорил негромко:— Вылетаем сегодня ночью. Пусть готовят самолет.— Он готов, Юра, — ответила Елена.— Тогда готовь вещички.— Они собраны, Юра. Они всегда собраны.— Если так, то можно и перекусить, — и Лубовский встал с неожиданной резкостью, быстрым уверенным шагом подошел к окну и распахнул шторы, чтобы ничто не мешало ему видеть вековые сосны, полыхающие в закатном свете.— Президент тебя не покормил? — усмехнулась Елена.— На президента надейся, а сам не плошай! — ответил Лубовский весело. Принятое решение, похоже, освободило его от тягостных раздумий, от колебаний и неуверенности. Оно освободило его даже от раздраженности, с какой он разговаривал с Пафнутьевым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88