И тем более уехать сейчас отсюда, не оказав помощи кузине, выглядело бы как явное предательство. Хотя Анджелина понимала, что ничего не сможет сделать одна, не могла она упрекнуть в бездействии и Рольфа с его свитой. Их действия были скованы опасением за жизнь Клэр, как стальными оковами.
Теперь уже испанец наверняка будет начеку против любого дерзкого налета на свои ряды, подобного тому, который вырвал из его рук Анджелину и разрушил его лагерь. Пройдет немало времени, пока он опять забудется и потеряет бдительность, и, может быть, подумает, что Клэр не представляет больше ценности для Мак-Каллафа и всех тех, кто находится вместе с ним. И тогда только испанец решит, что, пожалуй, никого не заботит, вернется ли он на пепелище своего прежнего лагеря или остановится в какой-нибудь заболоченной чаще, кишащей змеями. Но сколько времени понадобится, чтобы все это произошло своим естественным порядком, никто с уверенностью сказать не мог.
Вытянувшись под одеялами, Анджелина время от времени начинала дрожать в нервном ознобе. Казалось, что источник судорог находится где-то в глубине нее, и оттуда волны дрожи распространяются по всему телу. Анджелина знала, что дрожит не от холода, ей было тепло лежать рядом с Рольфом, который, впрочем, избегал лишних прикосновений к ней. Дрожь Анджелины была последствием тех событий, которые довелось пережить ей этой ночью, это была ответная реакция ее организма на страх и унижение, подавляемые ею в себе вплоть до настоящего момента, когда наконец все кончилось, и она имела право расслабиться.
Анджелина думала, что дрожь скоро пройдет, но она все не проходила. Судороги пробегали по ее телу, зубы стучали, а нервы были натянуты, как струна.
— Анджелина… — прошептал Рольф, повернувшись к ней и слегка касаясь ее плеча. — Что с тобой?
Ей было трудно повернуться к нему лицом, она не знала, что он думает обо всем случившемся — об испанце и о ней самой, о той непристойной сцене, которую принц, к счастью, прервал своим вторжением.
Но, в конце концов, ее потребность в ласке стала столь настоятельной, что у Анджелины больше не было сил сопротивляться.
— Обними меня, — выдохнула она еле слышно, дрожащим голосом, — пожалуйста, обними меня.
Он обнял и притянул ее к себе, его руки осторожно высвободили прижатые плечом волосы и нежно убрали их за спину Анджелины. Ей было уютно и покойно в его объятиях, лишенных страсти. Анджелину успокаивали его губы, чуть касающиеся ее лба, и тихо, нежно шепчущие ей слова утешения.
— Успокойся, дорогая моя. Выбрось из головы все страшные воспоминания, прогони от себя все призраки этой ночи. Ты в безопасности, и я не отдам тебя никому, даже в последнюю минуту жизни. Я никогда не потребую от тебя того, чего ты не сможешь дать мне. Верь мне и прости за те страдания, которые я причинил тебе. Я знаю, они, как эхо, напоминают тебе события этой ужасной ночи. Пусть моя любовь послужит тебе защитой от всех наваждений и вселит в твою душу мир и покой.
Эти слова медленно проникали в сознание Анджелины и когда они, наконец, достигли ее сердца, она замерла. Глубоко вдохнув воздух, она попыталась ровно, размеренно дышать, чувствуя гулкое биение сердца Рольфа щекой, прижатой к его груди, ощущая обволакивающее тепло его тела. Когда она, наконец, заговорила, ее голос звучал спокойно и как будто безразлично:
— Любовь?
— Я бы преподнес ее тебе сияющую и переливающуюся всеми цветами радуги в шикарной обертке, перевязанной лентами. Если бы я только мог. Но я не могу, поэтому прими ее потускневшую от причиненных тебе страданий, неприкрашенную и кажущуюся неуклюжей от своих слишком больших размеров.
— О, Рольф! — произнесла Анджелина, сглатывая комок соленых слез, подступивших к горлу, — признайся честно, — я пойму, — что слова эти вырвались у тебя от угрызений совести, как знак раскаянья…
— Это неправда, — просто сказал он.
— Тогда… тогда я не могу принять твою любовь, пока ты не возьмешь взамен мою.
Это вырвалось у нее помимо воли, она и не подозревала, что может произнести подобные слова. Казалось, они сами сорвались с ее уст, поднявшись откуда-то из глубины, где долго таились и ждали своего часа.
— О большем я не мог и мечтать, — сказал он тихо.
Его объятия были все также бесстрастны. В них не чувствовалось напряжения желания. Это тревожило Анджелину, у которой начала разгораться кровь.
Она беспокойно зашевелилась и откинула голову назад, чтобы заглянуть ему в лицо. Он смотрел на нее, но Анджелина не могла отчетливо разглядеть черты его лица, в его слегка поблескивающих в темноте глазах отражались серые предрассветные сумерки. Набравшись смелости, она подняла руку и провела кончиками пальцев по его щеке, по твердой челюсти и дальше по сухожилиям напряженной шеи. Потом она повернула его голову и дотронулась разомкнутыми мягкими губами до его подавшегося ей навстречу рта. Он ответил ей, задержав ее губы в своих, пока она сама не прервала поцелуй. Тогда между ними воцарилась тишина. Рольф сдержанно, ровно дышал.
— Нам осталось мало времени для сна, всего до восхода солнца. Спи.
Слова Рольфа, судя по сжатому стилю речи, свидетельствовали о том, что на душе принца не было покоя, несмотря на нежелание показывать это.
— А если я не могу?
— Ты должна.
Она опустила ресницы, все еще водя пальцем по раковине его уха, и спросила тихим мелодичным голосом:
— А ты уверен, что я должна спать?
— Это поможет мне принять нужное решение.
— Не… не требовать от меня большего, чем я могу дать?
— А что, если я потребую этого от тебя?
— Анджелина, я всего лишь человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174