— Ты принц, который однажды станет королем, и должен подчиняться правилам, предписываемым тебе твоим долгом, среди которых есть и такое — «положение обязывает». Или в Рутении существуют другие обычаи на этот счет?
Рольф зашелся в беззвучном смехе. И когда он заговорил, его голос все еще дрожал от сдерживаемого хохота.
— Анджелина, ты неподражаема! Я бы охотно доказал тебе мою верность этой традиции, если бы ты не была физически так измотана и утомлена.
— Это не должно заботить тебя.
— Как это не должно? Все, что так или иначе влияет на твое самочувствие, заботит меня.
— А моя потребность в ласке, в любви — тоже?
— Настойчивая до наглости, вот ты какая, — вздохнув, сделал он заключение.
— Ты так считаешь?
— Это как раз то, что мне в тебе и нравится. Лежи смирно, береги свои силы и разреши мне самому все сделать. Я буду заниматься с тобою любовью, может быть, и не совсем благородным способом, зато с королевской щедростью.
Рольф раздел ее, рассыпая ласки и шепча нежные страстные слова, воспевающие ее стройное тело, жемчужную гладкость кожи, благоухание волос и все ее дышащее негой существо. Впрочем, восторг их друг другом был обоюдный, восхищение — разделенным. Нежно и настойчиво он выведал у Анджелины, заставив назвать полуразборчивым шепотом, самые отзывчивые и чувствительные участки ее тела. Они тихо перешептывались, лежа под одеялами в стороне от остальных, наслаждаясь своим уединением и полной гармонией чувств и ощущений, казалось, он стремится найти дверь и проникнуть внутрь ее существа, но хочет, чтобы она сама по доброй воле дала ему ключи от этой двери. Он коснулся ее груди горячим влажным языком и положил свои огрубевшие, привыкшие к обращению с оружием ладони на ее тонкую талию. Но его руки притягивал ее шелковистый плоский живот, и он, помедлив, двинулся дальше — еще ниже, дотрагиваясь губами до чувствительных участков ее тела, возбуждая их одним своим прикосновением. Он раздвинул ее бедра, лаская внутреннюю поверхность ног, и продвигаясь дальше вниз до чувствительной области ее колен, а другая его рука в это время проникла в ее лоно.
Анджелина не могла больше оставаться холодной и бесчувственной, она больше не была погружена в свое беспросветное одиночество. Она горела огнем, ее кожа пылала, и постепенно, теряя чувство опоры, Анджелина погрузилась в волны томительной страсти. Когда же он прижался горячим ртом туда, где только что была его рука, Анджелина задышала часто и порывисто, поглаживая мягкие волнистые волосы Рольфа своей неуверенной ладонью, как бы умоляя его прекратить и одновременно благословляя на этот дерзкий поступок. Она не помнила себя, впав в небывалый экстаз.
Ее сознание растворилось, а мышцы оцепенели от испытываемого нарастающего желания. Анджелина начала задыхаться, усталость была давно забыта, она взмывала вверх на волне бурного восторга, стремительно приближаясь к блаженному мигу. И, наконец, она достигла его, охваченная последней судорогой возбужденной до предела чувственной радости. Прежде чем Анджелина миновала этот апогей сладострастия, Рольф расстегнул брюки, крепко прижал ее к себе, закинув на себя одну ногу и мягко вошел по орошенному горячим соком наслаждения следу в лоно Анджелины. Она коснулась кончиками пальцев его лица, скользнула по его шее и обвила руками плечи, шепча проникновенным голосом:
— О, Рольф, о Рольф!..
— Как ты себя чувствуешь? Если тебе придется выдержать еще один приступ, ты останешься в живых?
— Я умру, если его не будет, — прошептала она.
Слова были произнесены, и нарастающее возбуждение вновь охватило ее; их дыхание сливалось в одно, темп телодвижений все увеличивался, пока вихрь чувств не достиг своей кульминации, растворившись в восторге, где исчезла реальность и все представления о прошедшем и будущем. Полнота разделенного счастья и взаимности охватила их обоих в этот редкий миг гармонии. Рассвет тем временем набирал силу, бросив первые, еще робкие, косые лучи на землю, разгоняя последние ночные тени и играя серебряно-золотистыми бликами в глазах Анджелины и Рольфа, которые все еще не хотели размыкать объятий. Заглянув в их глаза лучи солнца не нашли и следа мрака и тьмы, а только еще ярче высветили сияющую в них радость.
Глава 15
— Я длиннохвостый сын болот с кошачьими глазами! Мой отец был медведем гризли, а мать наполовину пантерой, а наполовину орлицей. Я умею скакать верхом на аллигаторе с такой же легкостью, как на маленьком пони, останавливаю быка на бегу и использую многоводную Миссисипи как личную плевательницу. А ну вставайте все и идите сюда! Ау!
Этот дикий крик разорвал тишину. Анджелина подняла голову от рукоделья — она чинила одну из мужских рубашек, разорванных во многих местах в эти последние дни, последовавшие за налетом на логово испанца. Над огнем в котле кипело варево, предназначенное на обед людям Мак-Каллафа, которые находились тут же и занимались кто чем, развалившись на полу: одни пили, другие играли в карты, третьи стонали от боли в местах все еще незаживших ран.
— Что за черт? — воскликнул Мак-Каллаф, вскакивая с кресла и ругаясь последними словами, потому что нечаянно задел больное колено о ножку стола. — Это похоже…
Рольф с выражением тревоги в синих глазах оставил свое занятие — он чистил в это время пистолет. В комнате воцарилась тишина.
— Так ты выйдешь ко мне или нет, ты, паршивый, побитый молью шотландец с головой, лысой, как бильярдный шар? А? Отвечай!
— О Господи! — в бороде Мак-Каллафа сверкнула кривая ухмылка и он поспешно захромал к двери. Его люди тоже повскакивали с мест и устремились за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174