Не удивительно, что во сне ей снова явился Коби. Он был очень молод, с длинными волосами, загорелым и заросшим щетиной лицом и яркими голубыми глазами, которые она узнала бы где угодно. Вокруг лежала пустыня, и горная цепь лиловела на фоне неба, такого же голубого, как его глаза. Он шел к ней, улыбаясь.
Дина была так рада увидеть его, что бросилась ему на шею и поцеловала, прежде чем спросить:
— А где же мистер Ван Дьюзен? То есть, Шульц.
— Там, — ответил он, указывая на долину, в которой разместился маленький городок. — Но что ты здесь делаешь, Дина, так далеко от дома?
— Это и есть мой дом, — ответила она. — Мой дом там, где ты. Об этом месте говорил сегодня сэр Альберт? Здесь ты взорвал поезд?
Он отстранился и повторил слова, которые говорил наяву:
— Ох, Дина, ты меня удивляешь.
Она указала на маленький городок.
— Отведи меня туда. Я хочу это видеть.
Коби покачал головой.
— Увы, хотя я и люблю тебя, но ничего не могу поделать. Здесь мне снова двадцать лет, а если я отведу тебя в Сан-Мигель, святилище изгоев, ты тоже станешь на десять лет моложе, а это не годится. Я слишком сильно люблю тебя.
Он признался ей в любви, и не один раз, а целых два! Хотя никогда не говорил этого наяву. Но как только Дина задумалась об этом, пустынный пейзаж начал таять, и сон прервался.
К утру его признание забылось; если бы Дина и вспомнила его слова, то не поверила бы им… ведь желания сбываются только во сне.
Зато Коби долго не смыкал глаз. Он нежно обнимал Дину и думал о Белите, впервые не чувствуя за собой вины.
Однажды Хендрик сказал ему, что он не Господь Бог, и не в его силах взвалить на плечи все беды мира.
Завтра, когда все закончится, он скажет Дине то, что должен был сказать давным-давно: что он искренне любит ее и никогда больше не подвергнет ее опасности, не станет рисковать ни ею, ни их отношениями. Наконец-то Коби Грант остепенится и заживет собственной жизнью.
И, наконец, уже проваливаясь в сон, он вспомнил Джека и Мариетту, которые любили его… и любят до сих пор. Теперь он горько сожалел о своем разрыве с ними, о том, что не только отверг их любовь, но и отказался признать их своими родителями. Нет, нельзя было доставлять Софи эту радость.
Так или иначе, придется помириться с ними, попытаться загладить десятилетнюю размолвку. Приняв решение, Коби почувствовал, какой камень свалился с его души, и уснул безмятежно, как не спал уже многие годы.
Письмо Софи Мессингем лежало в камине горкой серого пепла, который утром выметет служанка.
Зал суда был полон до отказа. Вошел судья, величественный в своем одеянии. Адвокаты, которые только что обменивались шутками в комнате для переодевания, вновь превратились в злейших врагов. Ответчики предвкушали победу. Лишь сэр Рэтклифф, чувствуя себе обреченным, смотрел с ненавистью на весь мир, и особенно на Джейкоба Гранта. Принц Уэльский отсутствовал… по уважительным причинам.
Уокер и его подчиненные застыли в ожидании: сегодня дело наверняка завершится, и они получат свою добычу.
Выступая с заключительным словом, оба адвоката превзошли самих себя. Сэр Альберт превозносил сэра Рэтклиффа до небес. О троих ответчиках он отозвался уважительно, зато Коби обозвал авантюристом. Он знал, что не сумеет изменить сложившееся у присяжных благоприятное мнение о мистере Ван Дьюзене, но сделал все, чтобы пробудить сомнения в его честности.
Свидетельства против сэра Рэтклиффа он назвал неубедительными и заявил, что понять не может, как принц Уэльский мог им поверить. По его мнению, подписанное признание является не доказательством вины сэра Рэтклиффа, а свидетельством его преданности принцу.
— Я молю вас, — обратился он к присяжным, — восстановите доброе имя сэра Рэтклиффа и позвольте ему продолжить политическую карьеру, так жестоко разрушенную этими ошибочными обвинениями.
К раздражению судьи, зрители с галерки, ничего не знающие о сэре Рэтклиффе, но считающие его жертвой принца Уэльского, принялись аплодировать в знак поддержки. Зрители, сидящие в первых рядах, хранили молчание.
— Тихо, — рявкнул лорд главный судья. — Здесь вам не театр и, — он сердито взглянул на сэра Альберта, — не мюзик-холл.
Сэр Дарси был сдержан и проявлял больше сожаления, чем гнева. Он предпочел не останавливаться на бессмысленных и ничем не подкрепленных обвинениях в адрес мистера Гранта (по его собственным словам), но сосредоточился на сильных сторонах позиции ответчиков. Мысль о том, что сэр Рэтклифф мог подписать документ ради спасения принца, он назвал «невиданным донкихотством».
Наконец, дошла очередь и до судьи.
Лорд Кольридж не оставил никаких сомнений в исходе дела. Он обрушился на сэра Альберта за личные нападки в адрес всех ответчиков, а особенно несчастного мистера Джекоба Гранта, который всего лишь исполнил долг чести, засвидетельствовав то, что видел собственными глазами.
— Скажу наконец, — заявил он, — что попытки очернить репутацию мистера Гранта были предприняты лишь потому, что его свидетельство оказалось решающим. Он американец, гость в нашей стране. Я надеюсь, что это бесстыдное обвинение, от которого доктор Ван Дьюзен не оставил и камня на камне, не отразится на его мнении о британской системе правосудия.
Сэр Альберт побагровел. Злые языки утверждали, что лорд главный судья и адвокат не ладят друг с другом, и судья воспользовался подвернувшейся возможностью, чтобы уязвить сэра Альберта.
Судья поддержал заявление сэра Дарси о том, что ни один разумный человек не станет губить свою репутацию ради кого бы то ни было.
— У вас, — обратился он к присяжным, — есть все основания полагать, что раз сэр Рэтклифф Хинидж поставил свою подпись под признанием, один этот факт является прямым и неоспоримым доказательством его виновности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62