Он также обложил богачей специальным налогом для реконструкции грандиозного храма Артемиды, разрушенного пожаром много лет назад.
— Знаешь, что рассказывают по этому поводу? — спросил его Каллисфен, когда они осматривали развалины огромного храма. — Что богиня не смогла затушить огонь, потому что в это время рожала тебя. И действительно, святилище сгорело двадцать один год назад, как раз в день твоего рождения.
— Я хочу возродить его, — заявил Александр. — Хочу, чтобы потолок подпирался лесом гигантских колонн и чтобы внутреннее убранство украсили и расписали самые лучшие скульпторы и художники.
— Прекрасный план. Ты можешь поговорить об этом с Лисиппом.
— Он приехал? — спросил царь, весь просветлев.
— Да. Сошел на берег вчера вечером и ждет не дождется часа, когда сможет повидаться с тобой.
— Небесные боги, Лисипп! Эти руки, этот взгляд… Никогда не видел у кого-либо еще такой творческой мощи в глазах. Когда он смотрит на тебя, ты чувствуешь, что он соприкасается с твоей душой, что сейчас он сотворит нового человека… Из глины, из бронзы, из воска — неважно: он создает человека, каким создал бы его, будучи богом.
— Богом?
— Да.
— Каким именно?
— Богом, который присутствует во всех богах и всех людях, но которого лишь немногим дано увидеть и услышать.
Старейшины города, демократические правители, которых некогда утвердил во власти его отец, впоследствии изгнанные персами и снова вернувшиеся с приходом Александра, ждали молодого царя, чтобы показать ему эфесские чудеса.
Город расположился на живописном отлогом спуске к морю, в обширной бухте, куда впадала река Каистр. У портовых причалов кишели суда, выгружая всевозможные товары и препровождая на палубу ткани, специи и благовония, прибывшие из материковой Азии, чтобы перепродать их в далеких странах, расположенных на островах Тирренского моря, в землях этрусков и иберов. Доносился плотный шум лихорадочной деятельности, крики работорговцев, выводящих на торги крепких мужчин и прекрасных девушек, которым судьба уготовила такую печальную участь.
Вдоль улицы с обеих сторон тянулись портики, построенные перед роскошными жилищами самых богатых горожан, а святилища богов окружали лотки торговцев, предлагавших прохожим амулеты для счастливой судьбы и против сглаза, реликвии и изображения Аполлона и его сестры, богини-девственницы среброликой Артемиды.
Кровь беспорядков уже смыли с улиц, и скорбь родственников погибших укрылась за стенами их жилищ. В городе царили праздник и ликование, толпы стремились увидеть Александра, и горожане размахивали оливковыми ветвями, а девушки сыпали к его ногам лепестки роз или бросали их широким жестом с балконов, наполняя воздух вихрем цветов и ароматов.
Наконец процессия подошла к великолепному дворцу с атриумом на мраморных колоннах, увенчанных ионическими капителями, расписанными золотом и лазурью. Раньше здесь находилась резиденция одного из знатных горожан, заплатившего кровью за свою дружбу с поработителями персами, а теперь дом готовился стать жилищем молодого бога, сошедшего со склонов Олимпа на берега безграничной Азии.
Внутри у входа стоял в ожидании царя Лисипп. Едва завидев Александра, скульптор бросился к нему и прижал к себе своими ручищами каменотеса.
— Мой добрый друг! — воскликнул Александр, обнимая его в свою очередь.
— Мой царь! — ответил Лисипп с горящими глазами.
— Ты уже принял ванну? Пообедал? Тебе дали чистые одежды, чтобы переодеться?
— Все хорошо, не беспокойся. Мое единственное желание — снова увидеть тебя; смотреть на твои портреты — это не то же самое. Это правда, что ты будешь позировать для меня?
— Да, но у меня есть и другие замыслы: я хочу установить монумент, какого еще никто никогда не видел. Сядь.
— Я слушаю тебя, — сказал Лисипп, в то время как слуги устраивали кресла для вельмож и друзей Александра.
— Ты голоден? Позавтракаешь с нами?
— С удовольствием, — ответил великий скульптор. Слуги принесли столы, поставили их перед каждым из гостей и предложили знаменитое местное блюдо — жареную рыбу, ароматизированную розмарином, с солеными маслинами, овощами, зеленью и свежим, только что из печи, хлебом.
— Так вот, — начал царь, — я хочу возвести монумент, изображающий двадцать пять гетайров из моего «Острия», которые пали у Граника во время первой атаки на персидскую конницу. Чтобы сохранить сходство, я набросал их портреты, прежде чем их тела возложили на погребальный костер. Ты должен изобразить их в ярости атаки, в пылу битвы. Должны ощущаться ритм их галопа, жар из конских ноздрей. Пусть все выглядит как на самом деле, не считая разве что живого дыхания, поскольку боги еще не передали это в твою власть.
Александр опустил голову, и среди общего веселья, перед кубками вина и полными ароматных яств блюдами его глаза заволокло печалью.
— Лисипп, друг мой… Эти юноши превратились в прах, и их голые кости лежат в земле, но ты, ты уловишь их трепетную душу, поймаешь ее в воздухе, прежде чем она пропадет совсем, и навеки запечатлеешь в бронзе!
Он встал и подошел к окну, выходящему на залив, который сверкал под лучами южного солнца. Все остальные ели, пили и веселились, разогретые вином. Лисипп приблизился к Александру.
— Двадцать шесть конных статуй…— говорил царь. — Турма Александра у Граника. Должна быть воспроизведена неистовость конских ног и мощных спин, ртов, открытых в воинственном крике, рук, грозно потрясающих мечом и копьем. Ты понимаешь меня, Лисипп? Понимаешь, что я хочу сказать? Монумент будет установлен в Македонии и останется там навеки на память об этих юношах, которые отдали жизнь за нашу страну, презрев тусклое, бесславное существование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103