Корчась от боли, царь крикнул:
— Позовите Филиппа!
Врач мгновенно оказался рядом.
— Быстро! Унести его отсюда! Унести! — И двое носильщиков положили царя на носилки и вынесли из сражения.
Однако многие заметили его смертельную бледность и попавшую в плечо тяжелую стрелу, и вскоре распространился слух, что Александр убит. Строй стал шататься под вражескими ударами.
Александр, поняв по донесшемуся до его ушей шуму, что происходит, взял за руку бежавшего рядом Филиппа и сказал:
— Я должен немедленно вернуться в строй. Вытащи стрелу и прижги рану.
— Но этого недостаточно! — воскликнул врач. — Государь, если ты туда вернешься, то умрешь.
— Нет. Я уже ранен. Первая часть предсказания сбылась. Осталась вторая: я войду в Газу.
Они были в царском шатре, и Александр повторил:
— Сейчас же вытащи стрелу. Я тебе приказываю. Филипп повиновался, и пока царь кусал кожу своего ремня, чтобы не закричать, врач надрезал плечо хирургическим инструментом и вытащил наконечник. Из раны хлынула кровь, но Филипп тут же взял раскаленный на жаровне нож и погрузил в разрыв. Шатер наполнился тошнотворным запахом горелого мяса, и царь издал долгий болезненный стон.
— Зашей, — провыл он сквозь зубы.
Врач зашил рану, заткнул ее тампонами и наложил свежую тугую повязку, перебинтовав плечо спереди и сзади.
— Теперь наденьте на меня доспехи.
— Государь, заклинаю тебя…— взмолился Филипп.
— Наденьте на меня доспехи!
Слуги повиновались, и Александр вернулся на поле боя, где его удрученное войско отступало под ударами врагов, несмотря на то, что Парменион вывел в помощь еще два батальона фаланги.
— Царь жив! — громовым голосом крикнул Леоннат. — Царь жив! Алалалай!
— Алалалай! — подхватили воины и бросились в бой с новой отвагой.
Александр снова пошел вперед в первом ряду, невзирая на пронизывающую боль. Он повел за собой войско, изумленное его неожиданным возвращением. Казалось, македонян возглавляет не человек, а неуязвимый и непобедимый бог.
Враг был опрокинут и прижат к городским воротам. Многие пали, не сумев найти убежище внутри.
Но когда ворота снова с большим трудом закрыли, а македоняне издали победный крик, поднявшийся до небес, один вражеский воин, казавшийся убитым, вдруг отбросил прикрывавший его щит и поразил Александра в левое бедро.
Царь пригвоздил его к земле дротиком, но вскоре рухнул и сам.
Три дня и три ночи он бредил в страшной лихорадке, а его солдаты неустанно продолжали вести подкоп в недрах высокого холма, на котором стоял город Газа.
На четвертый день царя навестила Барсина. Она долго смотрела на него, тронутая его безумным мужеством, которое принесло этому юноше столько страданий. Она увидела Лептину, тихо плакавшую в углу, а потом подошла к Александру, коснулась легким поцелуем его лба и ушла так же безмолвно, как и вошла.
К вечеру Александр пришел в сознание, но боль была невыносимой. Он посмотрел на сидевшего рядом Филиппа с красными от недосыпания глазами и сказал:
— Дай мне что-нибудь, чтобы успокоить боль… Не могу терпеть; мне кажется, она сводит меня с ума.
Врач поколебался, но, увидев напрягшееся и искаженное от пронизывающей боли лицо царя, понял, как велики его страдания.
— Лекарство, которое я сейчас тебе дам, — сказал он, — это очень сильное средство, и боюсь, что я еще не знаю всех его побочных эффектов, но без него ты не сможешь долго терпеть эту боль, оставаясь в здравом уме. Рискнем.
В это время издалека донесся шум рухнувшей от подкопа городской стены и крики бросившихся на штурм солдат, и царь забормотал, словно вне себя:
— Я должен идти… Должен идти… Дай мне что-нибудь от боли.
Филипп ушел и вскоре вернулся с маленьким горшочком, откуда зачерпнул какое-то темное вещество с сильным запахом. Попробовав, он протянул его царю.
— Проглоти, — велел Филипп с некоторым опасением. Александр проглотил данное врачом средство и стал ждать, надеясь, что боль отступит. Шум битвы, доносившийся от стен, вызывал в нем странное, все возрастающее возбуждение, и понемногу его сознание заполнили видения фантастических воинов из Гомеровых поэм. Вдруг царь вскочил. Боль не исчезла, но преобразилась, она стала другой, и неописуемая безжалостная сила распирала грудь темным ожесточенным гневом. Это был гнев Ахилла.
Как во сне, Александр встал с постели и вышел из шатра. В ушах звучали слова врача, умолявшего:
— Не иди туда, государь. Ты болен. Погоди, прошу тебя…
Но эти слова не несли в себе никакого смысла. Он был Ахиллом, и ему следовало спешить в бой, где его товарищи отчаянно нуждались в его помощи.
— Приготовьте мою колесницу, — велел царь, и оруженосцы ошеломленно повиновались.
Взгляд его стал остекленевшим, отсутствующим, а голос звучал однотонным металлом. Александр взошел на колесницу, и возница погнал коней к стенам Газы.
Дальше он видел все как в кошмаре, сознавая лишь, что он — Ахилл, несущийся на колеснице вокруг стен Трои первый, второй, третий раз, волоча за собой труп Гектора.
Когда Александр опомнился, он увидел своего возницу, натянувшего вожжи перед выстроившимся войском. Позади, привязанный двумя ремнями к колеснице, виднелся превратившийся в кровавую бесформенную массу труп кто-то объяснил, что это был Бат, героический защитник Газы, которого взяли в плен и привели к царю.
Александр опустил переполненные ужасом глаза и убежал подальше, к морю, где боль проснулась и с еще большей силой стала терзать израненные члены. Царь вернулся в свой шатер глубокой ночью, подавленный стыдом, мучимый угрызениями совести и жестокой болью в плечах, груди и ногах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103