Он не проронил ни слова.
Истер Уокер вздохнула.
— Как всегда, я слишком много говорю. — Она поправила растрепавшиеся волосы.
Внезапно он услышал свой собственный голос. Слова лились против воли, но больше молчать он не мог.
— Мой отец вряд ли обрадуется этому визиту. Надеюсь, он будет вежлив, когда разговор коснется… упомянутого вами вопроса. Но он может быть и груб. Вы простите меня за это?
— О… да, конечно.
— Даже если моей отец пошлет вашего… на солдатском языке?
Она кивнула. Он взял ее руку так, словно это был кусок хрупкого фарфора.
— Послушайте теперь меня, Истер Уокер. Мне нет дела ни до взаимоотношений наших родителей, ни до политических козней губернатора. Все, что вы слышали обо мне, — правда. Я — друг Бэкона и его сторонник. Я знаю лес, а также язык индейцев и их обычаи. Однажды в некоей таверне я действительно проучил нескольких нахалов. Но с того сентябрьского дня, когда я встретил девушку на пристани Арчерз-Хоуп, я изменился.
Ее пальцы сжались.
— Да, я изменился и больше не думаю о том, чтобы удрать к индейцам и охотиться вместе с ними у голубых гор. — Он немного помолчал, затем продолжил: — Бог свидетель, я никогда не думал о вас как о выгодной жене. Вы просто всегда были со мной, где бы я ни был. И тот глупый маскарад, столь обидевший вас, страшно мучает меня до сих пор.
Она высвободила руку. Он не сделал попытки вновь завладеть ею, а просто сидел и молча смотрел в пустоту.
— Вы тревожите меня, — сказала она.
— Не я, а ваша собственная гордость… О, простите, я иногда думаю вслух. Это свойственно людям, путешествующим по лесу в одиночку. Если бы вы вышли за меня, я бы показал вам МОЙ лес. Мы бы сидели у костра, и я бы рассказывал вам индейские сказки, пел их песни… Я научил бы вас не бояться в лесу ни человека, ни зверя, ни призрака…
— Вы говорите, как…
— Ну же?
— Как Усак.
— Конечно. Я и есть Усак, и я люблю вас. Вы же видите во мне лишь противного щеголя в дорогом лондонском парике и бархатном плаще… Кстати, не после ли встречи с Усаком вы так резко переменили свое мнение о щеголях?
— Но… — сердито начала она.
— Простите. Индейцы говорят: мой язык прям, как стрела. В нем нет змеиной хитрости. И я честно скажу вам: у плана губернатора есть одна-единственная положительная, на мой взгляд, сторона — вы в качестве финального приза. Но мне необходимо ваше согласие.
— Я боюсь.
— Меня?
— О нет! Вы, похоже, до сих пор не осознали, что губернатор вознамерился вас повесить. По крайней мере сейчас.
Он рассмеялся.
— Да, да! Он полагает, что ради меня вы пойдете на предательство. И тогда окажетесь полностью в его власти.
— Вы все-таки считаете меня бунтовщиком?
— Я просто знаю, что никогда не смогу изменить вас…
— Вы уже изменили меня.
— Я хотела сказать, что…
— Что вы англичанка, а не виргинка. Сомневаюсь в этом. Будь моя воля, я бы говорил с вами не о политике, а о любви. Но…
— Мне же не хочется говорить ни о любви, ни о политике, — ответила она. — Как и вы, я изменилась. Я уже не та девушка, которую юноша по имени Усак встретил однажды на пристани. Еще недавно я была весела и беззаботна, а теперь, когда вы говорите о любви, я чувствую лишь страх… Мой отец когда-то был моряком. Он знает слова, которые бьют, как плеть. Я слышала от него такое, что просто не смею передать вам. В общих чертах это звучало так: если я не выйду за вас замуж, вас повесят. И вашего отца вместе с вами, также обвинив в предательстве.
Ланс резко выпрямился:
— Он прямо так и сказал?
— Да, и не только это. Я просто не хочу, чтобы вы узнали обо всем от других. Вы понимаете меня?
Ланс побледнел от гнева. Его мускулы напряглись. Грубые обидные слова готовы были сорваться с языка. Дурак! Трижды дурак! Сидеть здесь и говорить о любви, когда…
Ее голос доносился до него как сквозь пелену:
— Любой мужчина возненавидит женщину, спасшую его от палача. Ни одна девушка с сильной волей не позволила бы завлечь себя в такую ловушку. Я не знаю, что мне делать, Ланс Клейборн. Уходите и дайте мне побыть одной. Мне надо подумать. Я не хочу, чтобы вас повесили.
Он попытался улыбнуться:
— Мой наставник Брум учил меня логике. Похоже, он не преуспел в этом, поскольку наш разговор озадачил меня не меньше, чем вас. Вы сказали, что если я не женюсь на вас, меня повесят. А вы не хотите, чтобы меня повесили. Хорошо. Вы позвали меня сюда, дабы спасти мне жизнь. Но когда я, позабыв обо всем, кроме сидящей рядом со мной девушки, соглашаюсь на это, предлагая вам свою любовь, вы колеблетесь. Так, может быть, мне просто отправиться к шерифу и смириться со своей участью?
— Сейчас не время иронизировать, — ответила она. — Вы не в состоянии понять мой страх. Губернатор должен считать, что мы… все еще любим друг друга.
Он встал, поправил шпагу и задумчиво посмотрел на стену леса перед ним.
— Вы хотите, чтобы я боялся гнусного тирана? Злобной клеветы?
— Нет, Ланс… Просто женщины чувствуют иначе, нежели вы, мужчины. Мы сидим дома и думаем о вещах, которые не решаемся обсуждать с вами вслух. Крайне редко нам выпадает счастье помечтать, как, например, мне, об Усаке с пристани в Арчерз-Хоуп. Гораздо чаще мы вынуждены бороться — со страхом, болью, болезнями, тревогами…
— Вы и сейчас боретесь?
— Да.
— Вы хотите, чтобы меня повесили? — резко спросил он.
— Конечно, нет.
— Значит, завтра наша свадьба?
— Конечно, нет!
— Но почему?
— Если я выйду за вас, вы будете ненавидеть меня всю жизнь. Ведь это означает быть связанным по рукам и ногам…
— Но я согласен сделать вид, что уступаю губернатору. Что же до пут, то ради вас я с радостью прощусь со своей холостяцкой свободой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102