Так и произошло.
Ночь оказалась тяжелой. Сначала Джейн удалось задремать, но вскоре от сна не осталось и следа. Казалось, боль слегка прошла, но потом вернулась с новой силой, сотрясая тело Джейн так, что руки и ноги двигались непроизвольно, причиняя новую боль. С каждым приступом девушка открывала глаза, смотрела на отца с немым укором и слабо, очень слабо пожимала ему руку. Этого было довольно: пронзающий ее ток передавался ему, заставлял его чувствовать ту же боль, скрежетать зубами вместе с дочерью, надеясь, что это ей поможет.
Джулия появлялась каждые двадцать минут. Виктор лежал, вытянувшись на своей кровати, рядом с дочерью, держа ее руку в своей. Начальная доза в 20 миллиграммов была увеличена до 40, потом до 60 (в два часа ночи) и потом снова — в три. Виктор почти не спал в ту ночь. Стоило Джейн шевельнуться, как он открывал глаза и снова в полутьме видел на ее лице страдание. Раньше боль была сильной, но локальной. Теперь она жгла огнем в спине и была вездесущей, растекаясь по всему телу, вниз по бедрам, вгрызаясь в живот, пробегая по ногам. Каждый раз, когда Джулия входила в комнату со шприцем, Джейн жаловалась на боль.
И вот наконец она уснула беспокойным, поверхностным сном. Этой ночью, как позже объяснил Виктору один врач, ей вкололи столько диаморфина, что можно было насмерть убить обычного человека. Но он ошибался. Джейн была обычным человеком. Просто многие терапевты, не имеющие опыта в снятии болей, боятся чрезмерных, по их мнению, доз. Боятся до тех пор, пока не узнают, какую пользу они приносят в руках врача, мастера своего дела.
В эту ночь Джейн получила дозу диаморфина, достаточную не для того, чтобы ее убить, а для того, чтобы разорвать порочный круг боли и страха.
Глава 10
Виктор проснулся от шума тележки, на которой развозили завтрак. Потом он увидел в дверном окошке лицо: санитарка смотрела, проснулась ли Джейн и готова ли завтракать. Поскольку она еще спала, тележка проследовала дальше. Отец был рад, что дочь не беспокоили: отдых был ей нужен больше всего. Глубокие морщины, образовавшиеся на ее лице от страданий, не исчезли даже во сне. А ведь раньше щеки дочери украшали ямочки. Застывшее лицо Джейн в отличие от спокойных старческих лиц выглядело как маска боли.
Джейн шевельнулась, не открывая глаз. Отец положил ладонь на ее руку, и она слегка сжалась в ответ.
— Джейн, уже восемь, и утро прекрасное. Солнце светит вовсю. Отдернуть шторы?
— Не надо. — Ответ был слабым, но четким. — Свет будет резать глаза. Мне не хочется их открывать.
— Можешь и не открывать, я отдерну шторы чуть-чуть. — Отец хотел, чтобы дочь увидела зарождение дня, прикоснулась к реальности.
— Я не хочу открывать глаза, — повторила Джейн довольно резко.
Еще одно лицо заглянуло в окошко: Адела. Виктор поманил ее жестом.
— Ну, как спалось? Хорошо? — спросила бодро сестра.
Виктор собрался ответить, но вдруг Джейн заговорила, все еще не открывая глаз:
— Адела, это вы? Я узнала вас по голосу.
Адела просияла.
— Какая умница! Как вам это удалось, с закрытыми глазами?
— По акценту, — пробормотала Джейн. — Вы гречанка?
— Нет, но вы почти угадали. Сделайте еще попытку, милая.
Джейн не была расположена играть.
— Я не хочу думать, я так устала. — Потом добавила ласковее: — Не останетесь со мной? Отцу пора уходить.
Виктор удивился. Он был готов возразить, но Адела опередила:
— Я только поздороваюсь с остальными. А потом побуду с вами. Я быстро. — И жестом пригласила отца за дверь.
— Мне кажется, — шепнула она, — Джейн сейчас лучше всего остаться одной. Вы столько времени были с ней, она хочет от вас отдохнуть.
Он обиделся.
— Да и вам нужна передышка, — добавила Адела помягче. — Это естественно.
Отец сухо поклонился и ушел.
Вернувшись в комнату Джейн, Адела узнала, что тревожит больную.
— Адела, мне так страшно! — воскликнула девушка, поняв, что отца нет рядом. — Я не могу открыть глаза. Веки такие тяжелые, я ничего не вижу. Я не могла ему сказать. В чем дело? Почему я не вижу?
Адела прикоснулась к ее руке, успокаивая.
— Все в порядке, дорогая. Это подействовали лекарства, которые вам вводили. Ничего страшного. Вы чувствуете себя сонной, отяжелевшей, вот и веки тяжелые. Это пройдет, просто нужно получше отдохнуть. Если хотите разговаривать — пожалуйста, только не волнуйтесь.
Спокойная уверенность Аделы подействовала, и, пока они разговаривали, Джейн понемногу успокаивалась. Действие лекарств кончилось, веки больше не казались склеенными. Однако странная сонливость не проходила.
— Адела, я себя чувствую пьяной.
— Нет, милая, вы трезвы, как и я. Просто сознание чуть затуманено, но это тоже пройдет.
— Боль уже не такая, как раньше, но вдруг она вернется? Она всегда возвращается и становится хуже, чем раньше. — При этих словах морщины на лице Джейн стали еще резче.
— Не обязательно, — ответила Адела, — иногда к нам поступают люди со страшными болями, а через несколько дней им уже лучше. Их даже домой забирают, но они могут вернуться, если им понадобится специальный уход или родственникам надо отдохнуть.
— Люди уходят домой? — Джейн широко открыла глаза, чтобы видеть выражение лица медсестры. — Не обманывайте. Я знаю, где я. Это хоспис, больных помещают здесь, чтобы подготовить к смерти. Этого я не боюсь… Я боюсь только боли.
— Да, иногда больных берут домой, — мягко повторила Адела. — Не знаю, захотите ли вы уехать, может, предпочтете остаться. Но боль утихнет, я уверена. И если вас увезут домой, то здесь всегда будет место, чтобы вы могли вернуться.
Адела стала освежать лицо Джейн, прикосновения ее были едва ощутимы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84