— Там вообще никакой машины нет.
— Вот мля! — возмутился военный. — Так когда вам надо в Москву?
Они тут каждую минуту, что ли, на Москву взлетают?
— Да хотелось бы уже сегодня. Военный заглянул в бумаги на столе:
— Вот сейчас будет взлетать «Скальпель». С четвертой.
Мы кивнули, делая вид, что отлично понимаем, о чем речь.
— Вам надо туда. Он вас наверняка сможет взять.
— А как мы туда попадем? — спросил Шахов.
Военный позвонил по телефону.
— Машина где моя? — спросил он в трубку. — Чтобы сию секунду была здесь! — Трубка упала на рычаг. — Сейчас вас подбросят. Ну и как там, в Грозном?
Через десять минут зашел водитель. Мы так и не выяснили, кто наш добродетель.
— Подбросишь ребят к «Скальпелю», поговори там с пилотами.
Мы попрощались с добрым дядей военным и поехали на аэродром.
«Уазик» домчал нас до «Скальпеля». Водила переговорил о чем-то с экипажем и укатил в ночь.
Мы подошли к боковому трапу. Позади машины, через откинутую рампу в большой спешке грузили раненых. Военные санитарки сновали туда-сюда с такой скоростью, точно с минуты на минуту все ждали появления боевиков.
— В Москву, значит? — спросил пилот.
— Да-да, — подтвердили мы радостно.
— Сами-то вы откуда?
— Из Москвы, журналисты. Ездили в Грозный.
Я уже начал уставать от этих бессмысленных разговоров.
— Оружие есть?
— Откуда? Мы гражданские люди!
— По-твоему, ВСЕМ гражданским не нужно оружие, что ли?
— Нам — нет, мы — журналисты.
Но все равно пришлось открывать рюкзаки и показывать, что мы честные люди.
Нас поставили в предбаннике у кабины пилотов и посоветовали крепче держаться при взлете.
Мы обрадовались до безумия. Даже не верилось, что уже через два часа я буду ехать в теплом метро.
После взлета Шахов откупорил бутылку водки и пригласил техника разделить с нами пиршество. Тот притащил сухой паек на закусь, и мы принялись разогревать окоченевшие конечности. Чуть погодя к нам присоединился летчик из кабины пилотов. Когда мы прикончили две бутылки водки, техник вытащил из заначки медицинский спирт. Навалились на него.
На душе полегчало. Все страхи и ужасы войны, голод и холод отступили. Словно отвалились от нас после взлета.
Мы пили, травили анекдоты, говорили о войне, о Грозном. Пилоты говорили, что раненых очень много. Каждый день самолеты развозят их по разным городам и госпиталям. График у пилотов очень напряженный, без продыху.
Разлили еще по одной.
— Ну, будем здравы, — сказал я.
Пилот к стакану не прикоснулся.
— А вы что же?
— Мне еще самолет сажать, — сказал он, поглядывая на часы. — А мы уже, считай, прилетели.
— Да-да! Конечно! — заголосили мы с Серегой. — Главное — самолет! Удачная посадка, так сказать!
Кто бы мог подумать, что два часа кряду мы спаивали нашего главного летчика.
Пилот зашел в кабину и сел за штурвал.
— А можно мне посмотреть из кабины? — попросил я.
— Валяй!
В кристально чистом воздухе самолет медленно наплывал на сверкающую огнями Москву.
Внизу отчетливо различались светофоры и снующие по проспектам машины. Горел под прожекторами Кремль. Кипела Тверская, кружилась в хороводе машин Лубянка.
Самолет сделал полукруг и стал снижаться в темноту военного аэродрома Чкаловский.
Я до сих пор не понимаю, как летчики могут работать в кромешной тьме.
Взлетная полоса стремительно приближалась. О том, что она есть, говорили только зажженные по кромкам огни. Саму бетонку засыпало толстым слоем снега. Ударил боковой ветер и начал сносить самолет в сторону. Летчик дернул штурвал. «Скальпель» снова нашел полосу. Машина стремительно снижалась. Новый удар поддых — и самолет отбрасывает в сторону. Пилот опять выруливает на полосу. Он крутил штурвалом, как велосипедист на кочках. Наконец машина прижалась к земле. С веселым стуком загремели по бетонке шасси. Самолет вырулил на стоянку. Началась разгрузка раненых.
Мы попрощались с пилотами и пошли ловить попутную машину.
Подъезжая к Москве, поймал себя на том, что постоянно кручу головой по сторонам. Словно боюсь обстрела или засады. Остро не хватало взрывов и стрельбы. Лязга гусениц под ногами и зарева на горизонте. Даже не верилось, что можно вот так запросто ехать вечером на машине и ничего не бояться.
Война и борьба за выживание очень быстро входят в подсознание. Вытравить из себя эти привычки я не могу уже который год.
Возле метро мы с Серегой взяли пива и встали в сторонке, чтобы договориться о встрече на завтра. Прохожие смотрели на нас, как на двух бомжей. Меня это повеселило. Наш вид в Грозном, наоборот, говорил о нашей респектабельности. Там ведь вообще все ходили в рванье. Выпив пива и обсудив насущные дела, мы разъехались.
Я шел темными дворами, смотрел на горящие окна и представлял себе, как я сейчас зайду в квартиру, как приму ванную, наемся до отвала, завалюсь в теплую постель и не буду ни о чем думать. Не буду думать о том, что сейчас в эту самую минуту гибнут люди, о том, что их трупы жрут бездомные собаки, не буду думать о тех умерших раненых в холодной палатке, о взорванных, растерзанных, пропавших без вести…
…Тут я почувствовал, как у меня по лицу текут слезы! Ни хрена себе! Я не собирался плакать, да и лицо у меня оставалось спокойным, но слезы катились безостановочно. Пришлось открыть припасенную бутылку пива и припасть к горлу. С веселыми бульками холодное пиво легко уходило внутрь. Это меня остудило. Я зачерпнул пригоршню снега и вытер лицо. Расплавленный снег сразу же прихватило морозцем.
Вот теперь я уже, наверное, точно приехал…

ЧАСТЬ II
Глава 24
Итак, «Блуждающие огни» в Чечню не приезжали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99