– Куда?! – хором воскликнули Иван и Варвара.
– Этого я не знаю. Но могу предположить, что расстояние по вертикали времени было примерно таким же, как сейчас.
– Антипов вернулся домой, а вместо него сюда вылетел кто-то еще? – предположила Варвара.
– Напоминаю: Антипов НЕ вернулся домой, – возразил Птенчиков.
– Значит, он забыл здесь что-то важное, – уверенно произнес Егор.
– Эх, не зря говорят: возвращаться – плохая примета. – Все помолчали, вспоминая взрыв в ИИИ.
– Нет, – вздохнул Иван, – вряд ли Антипов сумел бы совершить все эти манипуляции с машиной времени. Такое может быть под силу нашему гению технической мысли, но не художнику-реставратору. Я вообще удивляюсь, как ему удалось угнать аппарат.
– Мэтр, вы мыслите стандартами XX века, – улыбнулся Егор. – В наше время художник не представляет своей деятельности без серьезного компьютерного обеспечения, а маляр или реставратор – это тот же программист, налаживающий работу соответствующей техники.
– До чего дожили, – проворчал Иван. – Во всяком случае, сейчас этот неутомимый путешественник находится неподалеку, и мы должны его разыскать. Кстати, раз машина Антипова стоит здесь недавно, мы можем снять с него подозрение в организации игорного бизнеса, ведь казино действуют уже около трех лет.
– Я поняла: первый раз Антипов прилетел в Истанбул три года назад!
– Интересно, зачем, – пробормотал Егор.
– Может, промахнулся? – простодушно предположила его жена.
Они вернулись в свою кабину. Иван устало расположился в кресле, Варя принялась доставать из холодильника брикеты с экспедиционным пайком. Егор от ужина отказался. Ему предстояло нелегкое дело: составить запрос в ИИИ на предмет обещания, данного им в благородном душевном порыве казачке Ксюхе. Гений технической мысли планировал вызволить свою новую знакомую из гарема Абдурахмана с помощью машины времени. Миг – и из ненавистного Истанбула она перенесется на берега родного Днепра. Однако проводить подобную акцию без разрешения начальства было рискованно: можно получить дисциплинарное взыскание за нарушение законов о перемещении и навсегда лишиться права путешествовать во времени. Задумчиво хмурясь, Гвидонов направился к аппарату связи и едва не споткнулся о седло, приобретенное на базаре мэтром Птенчиковым.
– Сколько же места оно занимает! – недовольно заметил Егор. – Иван Иванович, если не секрет: что вы планируете делать с этим седлом?
– М-да, вопрос, – почесал подбородок Птенчиков. – В принципе ничего.
– Может, выбросим его в кусты?
– Что ты, добром расшвыриваться! – возмутилась Варвара. – Лучше отдадим его бедным. Например, вдове, очень славная женщина.
– Думаешь, ей нужно верблюжье седло? – усомнился Егор. – Что она станет с ним делать?
– Ну, – задумалась Варя, – его можно использовать вместо табуретки. Или выставить в холле для украшения интерьера.
– Как же, стану я таскаться по всему городу с верблюжьим седлом на собственном горбу ради того, чтобы им украсили холл! В доме вдовы и холла-то нет, – возмутился Птенчиков. – Я и сюда его еле доволок.
– Нужно было перепродать седло, не уходя с базара, – вздохнул Гвидонов.
– Пустили бы в оборот, а на выручку – в казино, – фыркнула Сыроежкина.
– Зря смеешься, знаешь сколько я выиграл?
– Если ты такой умный, где же твои деньги?
– В плену конфисковали. – надменно выпрямился Гвидонов.
– Нечего было попадать в плен. Налакался араки и утратил контроль над ситуацией… Мэтр, я думаю, вы должны наложить на моего мужа дисциплинарное взыскание, пусть больше не напивается.
Гвидонов гневно сверкнул очами:
Увы, немного дней нам здесь побыть дано,
Прожить их без любви и без вина – грешно,
Не стоит размышлять, мир этот стар иль молод:
Коль суждено уйти – не все ли нам равно?
– Что-о?! – многообещающе протянула Варвара, упирая руки в бока.
– Это не я, это Хайям, – мигом стушевался Гвидонов.
– Нечего тыкать мне в нос стишки этого пьяницы и развратника!
– Успокойся, Варенька, – поспешил вмешаться Птенчиков. – Слова Хайяма нельзя воспринимать буквально. Не забывай, что он был суфием!
– Ну и что?
– Суфийские братства веками развивали мистическую традицию ислама, предназначенную отнюдь не для каждого. Неудивительно, что суфии выработали свой язык, в котором общепринятые слова наполнены совершенно иным смыслом, непонятным для непосвященных. Если суфий говорит о любви – то это любовь к Аллаху…
– А при чем тут вино?
– Это один из четырех символов, соответствующих четырем формам познания. Первая форма, доступная каждому, – восприятие явлений окружающего мира с помощью разума и пяти органов чувств; символом ее является вода. Вторая – интуитивное познание, без которого немыслимо искусство. Символом второй формы служит молоко, жидкость более питательная. Третий вид познания – опыт пророков и духовных наставников, выраженный в созданных ими учениях; третьим символом называют мед. И наконец четвертая форма – прямое переживание высшей реальности, недоступной ни для органов чувств, ни для интуиции. Божественное озарение, обретение истины, достижение состояния мистического экстаза. И символом этой формы познания служит вино, разрушающее границы человеческого «я».
– Подумать только, – покачала головой Варвара. – Дорогой, так чем ты все-таки предполагаешь заняться в Стамбуле: разыскать Антипова или достичь состояния мистического экстаза?
Егор уже расправил плечи, готовясь ответить достойно, но учитель поспешил переключить разговор на другое:
– Кстати, если вам интересно – я придумал, куда можно деть верблюжье седло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101