И, может быть, эта жизнь окажется даже лучшей, чем та, которую я прожил…
— Херня! — возмущался второй Никита — крайняя противоположность первому. — Полная херня! Мало ли что он говорит! Все равно нельзя выдавать других, если тебе сулят за это награду! А насчет той жизни, которую я прожил… Прожил, как мог. Конечно, сейчас многие поступки пересмотрел бы — особенно те, которые касались моих отношений с Анной, но… в целом все бы так и оставил. Только не стал бы тем идиотским вечером выходить на улицу. И Анну не выпустил бы.
— Зачем думать о прошлом, если важнее сейчас думать о будущем, — мягко возражал рассудительный Никита. — Зачем думать о других, если пришло самое время подумать о себе самом?
— Да хули думать? — возражал Никита неистовый. — Нельзя никого предавать и все тут! Они ведь на меня надеются!
— Кто надеется? Махно, которого ты знаешь без году неделя? Или остальные Рододендроны? Полуцутик Г-гы-ы, который делал на тебя ставки, как в тотализаторе? Подумаешь, какое дело! Все равно их восстание обречено на провал, потому что любое восстание, одержавшее победу, автоматически устанавливает новую диктатуру — и так далее — вплоть до очередного переворота. Вся эта преданность лидеру, как ты выражаешься, полная херня!
— Сам ты херня! И никакой преданности лидеру тут нет. Предательство не имеет формы, оно — сама форма. Есть или нет сама по себе. Короче говоря, не буду выдавать никого и все тут.
— Ага! — вдруг проговорил Никита рассудительный. — А если тебе предложат в обмен на сведения вернуть тебя обратно в мир живых? Где Анна?
— Так не предложили же… — пискнул оппонент, стремительно уменьшаясь в размерах.
— А если предложат? Кажется, для этих товарищей нет ничего невозможного…
Никита неистовый хотел что-то ответить, но не смог, потому что уменьшился уже до размеров микроскопических, а настоящий Никита — тот самый, чье тело и чья головы были отделены друг от друга ударом обоюдоострого меча, застонал.
А если и правда предложат вернуться?
Снова хлопнула дверь.
— Ну? — проговорил старикашка Голубок, снова появляясь в поле зрения Никиты. — Чего надумал?
Никита молчал.
— Оглох, что ли? — поинтересовался Голубок. — С тобой разговариваю…
Никита молчал.
— Понятно, — вздохнул Голубок, — решаем примитивную нравственную дилемму. Кстати, забыл тебе сообщить еще вот что — тот, чье имя называть тут мы не будем, сказал, что в принципе возможно подумать о твоем возвращении назад. В мир живых. А? Как тебе такое?
Если бы Никита мог управлять сейчас своими руками, то он, несомненно, заткнул бы себе уши. Но единственное, что он мог теперь сделать с целью предотвращения доступа информации, — зажмуриться.
И Никита зажмурился.
— Все-таки ответ отрицательный, — проговорил старикашка. — Очень жаль… Очень жаль…
Голубок вздохнул совсем искренне. Немного помолчал и заорал вдруг так оглушительно, что у Никиты зазвенело в ушах:
— Мудак! Была бы дураку честь предложена! В Аннигилятор пойдешь, быдло! В Аннигилятор!
«Не надо!» — хотел завопить Никита, но почему-то не смог выговорить ни слова.
— А теперь, — внезапно успокоившись, произнес Голубок, — я присобачу тебе голову. Так как память о живых ощущениях в тебе еще свежая, будет немного больно. Не дрыгайся.
И в руках старикашки появилась откуда-то громадная стальная игла.
* * *
Никита сидел на столе, непослушными руками ощупывая едва ощущавшийся шов, опоясывавший его шею. Старикашка Голубок укладывал в эмалированную кастрюльку иглу и моток похожих на рыболовную леску ниток. У дверей молча стояли два громадных ифрита. Как они появились в этой комнате, Никита не помнил.
— Пришел в себя? — осведомился Голубок, закрыв кастрюльку крышкой. — Ну ты и орал…
Никита снова провел пальцами по шее. Пришили голову-то…
«Ну и мерзость, — внезапно подумал он. — Так и буду весь свой век не по-человечески жить… Черт, да не буду я больше жить. Существовать не буду! И все, что я знал, вместе со мной погибнет. И Анна, которую я помнил, исчезнет, потому что — для меня — ее уже не будет. А может быть, хрен с ними со всеми? Может быть, согласиться и… Вернуться назад. Ну, то есть не согласиться, а…»
— Постой, — вдруг проговорил Никита и сам удивился тому, как слабо прозвучал его голос. — Мне это… Подумать нужно.
— О-о! — обрадовался Голубок, и глаза его засияли. — Начались сдвиги в черепушке твоей. Так ты согласен или нет? Ты нам сведения, а мы тебя… обратно в мир живых, а?
«Согласен!» — хотел крикнуть Никита, но снова почему-то не крикнул.
— Мне нужно подумать, — сказал он вместо этого, — сами понимаете, вопрос не простой. Кроме того, мне нужно убедиться, что меня не обманывают.
Голубок хмыкнул.
— Проще простого, — начал он. — Сейчас мои мальчики отведут тебя… — продолжая фразу, он обернулся к ифритам и вдруг замер.
Никита сам посмотрел на ифритов и почувствовал внезапно, как в комнате запахло озоном, словно перед грозой. Голубок уронил громыхнувшую кастрюльку и отступил на шаг назад.
— Чего это? — выговорил он.
Никаких ифритов в комнате не было. На том месте, где еще секунду назад они стояли, клубился серый пар, в глубине которого уже расплывалось пятно чернильной темноты. Ничего не понимая, Никита смотрел. Старикашка шлепал губами, как полуснулая рыбка.
Чернильное пятно, окутанное серым паром, стремительно разрасталось, одновременно делясь на две непонятного рода субстанции. Потом что-то затрещало, и серый пар мгновенно заволок всю комнату. Никита несколько раз моргнул, а когда вновь обрел способность видеть, то первым делом перевел взгляд на старикашку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108