ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
» — имея в виду остгорничных. А на этот раз остгорничных в доме не оказалось, и крик поневоле был адресован жениху фрау Культцер, милой, приятной фрейлейн Вайс…
Затем фрау Белинберг выбежала из столовой, зацепив с грохотом упавший стул, сбив с высокого столика превосходную фарфоровую мейсенскую вазу — подарок покойному мужу от группенфюрера Эшке, влетела в спальню, вынула из сейфа зеленый чемоданчик с драгоценностями и умчалась в бомбоубежище.
Самолеты, отбомбившись, давно ушли, перестали стучать в Цоссене зенитки, погасло зарево над Берлином, а фрау Белинберг не выходила из убежища — с ней, как всегда, после налета началась истерика.
Гости делали вид, что ничего особенного не произошло, продолжали тихий разговор о зверстве англичан и американцев, безжалостно бомбящих старинные города, соборы, памятники искусства. Фрейлейн Вайс, желая польстить герру Власову, заявила:
— Русские в этом смысле оказались благороднее…
Оберштурмбанфюрер Фердинанд удивленно посмотрел на фрейлейн.
Поручик Астафьев вышел на открытую террасу покурить. Мимо тли две восточные работницы — одну, похожую на мальчишку, он запомнил еще днем.
— Мадемуазель, — окликнул Астафьев. — Подойдите.
— Кому подойти? — спросила Козихина.
— Вам.
— Слушаю, герр офицер.
Рябинина зашла за угол дома.
— Как ваша фамилия?
— Козихина, герр офицер. А вы русский?
— Русский. А что?
— Так просто. Интересно. Русский — и в Германии.
— Вы тоже в Германии.
— Я другое дело.
На террасу вышел генерал Благовещенский.
— Иди, — сказал Астафьев Козихиной.
— Развлекаетесь, поручик? Заводите знакомство?
— Беседовал с вашей соотечественницей. Я обязан, ваше превосходительство, знать всех, кто находится здесь.
— А я было подумал, что вы соскучились по женскому обществу. Кстати, какое у вас впечатление от управляющего имением? Молод — не больше тридцати.
— Двадцать семь, генерал, и, если мне интуиция не изменяет, у него с хозяйкой дома роман, он бешено ревнует ее к Андрею Андреевичу.
Благовещенский засмеялся:
— Заметили? Я тоже. Ревнивцы — народ опасный. Смотрите в оба.
— Я спокоен. На днях Андрей Андреевич посетил знаменитую гадалку, кажется фрау Нагель, живет на Александерплац. Она предсказала ему успех во всех делах, в любви и обещала, что он проживет до восьмидесяти лет. Про любовь предсказание, как видите, уже сбылось.
— Легкий у вас характер, поручик.
— Не замечал, Иван Алексеевич. Просто я стараюсь не задумываться над будущим — пусть все идет, как идет.
— А я задумываюсь, поручик. Если победят немцы, тогда у меня, да и у вас, путь определенный. А если…
— Тоже определенный. Пополните русскую эмиграцию, если, пардон, уцелеете. И в такси… Важно только — кем? Пассажиром, понятно, лучше, чем шофером.
— Шутите!
— Характер легкий…
По двору прошли Рябинина и Козихина с корзинами для посуды. Астафьев проводил их взглядом, пока не скрылись, закурил.
— Когда я вижу этих русских женщин, я думаю: «Какое мне до них дело? Они советские, их отцы выгнали мою семью из России, я из-за них лишен родины». И все равно мне жаль их. Мне не так жаль итальянок, голландок, а русских жаль. Я готов бить за них морды немцам.
— Странно слышать такие речи в немецком доме.
— Наверное, странно. И тем не менее… Вы не обидитесь на мой вопрос?
— Смотря какой.
— Вы, в недавнем прошлом советский генерал, состояли в партии коммунистов. Скажите, как вам удалось избавиться от коммунистических идей, от всего, чем вы жили почти четверть века?
— Это долгий разговор, поручик. Скажу только одно: я никогда не считал себя советским. Я всегда оставался русским, только русским.
— Националистом?
— Если хотите, да.
— Как же вам удавалось прятать свои убеждения? Вы извините меня, но меня беспокоят некоторые вопросы.
— Лучше выпьем, поручик. Фрау Адель понимает толк в жизни, Берлин живет по карточкам, а у нее все, что угодно. Замечательное вино.
— Ну что ж, генерал, давайте выпьем, хотя это и не ответ на мои вопросы. На террасу вышел Власов, посмотрел на небо:
— Можем ехать, господа.
— Как себя чувствует фрау Белинберг? — спросил Благовещенский.
— Нервы, — неопределенно ответил Власов. — Сейчас придет проводить нас. Надеюсь, больше не прилетят?
— Кто их знает, — меланхолично сказал Астафьев, — Иногда они по три захода делают. Прикажете готовить машины?
— Да, да. Одну минуту, поручик! Кто эта женщина?
По двору опять шли Рябинина и Козихина, несли в корзине посуду.
— Которая, ваше превосходительство?
— Та, что повыше.
— Восточная рабочая. Их у фрау Белинберг много.
— Позовите ее сюда.
— Слушаюсь.
Астафьев застучал каблуками по каменным ступенькам. Благовещенский иронически посмотрел на Власова: «Вот кобель! И тут не может!..»
Власов тихо сказал Благовещенскому:
— Я хочу поговорить с ней.
Благовещенский кивнул не головой — всем корпусом и молча ушел. Астафьева просить было не надо — он отлично изучил шефа.
Власов приблизился к Рябининой, подал руку:
— Здравствуйте, Кира.
— Вы ошиблись, герр генерал. Меня зовут Варвара… Варвара Рябинина.
Власов засмеялся:
— Ошибся? Что вы! Вам, Кира, не надо меня бояться. Узнали меня? Я Власов, Андрей Андреевич. Помните Ялту, санаторий «Аэрофлот»? Я был один, а вы с мужем.
— Никогда там не была.
— Не упрямьтесь, Кира. Вам ничто не угрожает.
— А я ничего не боюсь. Вы принимаете меня за другую.
— Вы знаете, где ваш муж?
— Мой, по всей вероятности, на фронте, а где муж вашей знакомой Киры — я не знаю…
— Допустим, вы не Кира, как вы попали сюда?
— Что вас удивляет? По сообщению герра Геббельса, миллионы восточных рабочих изъявили желание добровольно поехать на работу в Германию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
Затем фрау Белинберг выбежала из столовой, зацепив с грохотом упавший стул, сбив с высокого столика превосходную фарфоровую мейсенскую вазу — подарок покойному мужу от группенфюрера Эшке, влетела в спальню, вынула из сейфа зеленый чемоданчик с драгоценностями и умчалась в бомбоубежище.
Самолеты, отбомбившись, давно ушли, перестали стучать в Цоссене зенитки, погасло зарево над Берлином, а фрау Белинберг не выходила из убежища — с ней, как всегда, после налета началась истерика.
Гости делали вид, что ничего особенного не произошло, продолжали тихий разговор о зверстве англичан и американцев, безжалостно бомбящих старинные города, соборы, памятники искусства. Фрейлейн Вайс, желая польстить герру Власову, заявила:
— Русские в этом смысле оказались благороднее…
Оберштурмбанфюрер Фердинанд удивленно посмотрел на фрейлейн.
Поручик Астафьев вышел на открытую террасу покурить. Мимо тли две восточные работницы — одну, похожую на мальчишку, он запомнил еще днем.
— Мадемуазель, — окликнул Астафьев. — Подойдите.
— Кому подойти? — спросила Козихина.
— Вам.
— Слушаю, герр офицер.
Рябинина зашла за угол дома.
— Как ваша фамилия?
— Козихина, герр офицер. А вы русский?
— Русский. А что?
— Так просто. Интересно. Русский — и в Германии.
— Вы тоже в Германии.
— Я другое дело.
На террасу вышел генерал Благовещенский.
— Иди, — сказал Астафьев Козихиной.
— Развлекаетесь, поручик? Заводите знакомство?
— Беседовал с вашей соотечественницей. Я обязан, ваше превосходительство, знать всех, кто находится здесь.
— А я было подумал, что вы соскучились по женскому обществу. Кстати, какое у вас впечатление от управляющего имением? Молод — не больше тридцати.
— Двадцать семь, генерал, и, если мне интуиция не изменяет, у него с хозяйкой дома роман, он бешено ревнует ее к Андрею Андреевичу.
Благовещенский засмеялся:
— Заметили? Я тоже. Ревнивцы — народ опасный. Смотрите в оба.
— Я спокоен. На днях Андрей Андреевич посетил знаменитую гадалку, кажется фрау Нагель, живет на Александерплац. Она предсказала ему успех во всех делах, в любви и обещала, что он проживет до восьмидесяти лет. Про любовь предсказание, как видите, уже сбылось.
— Легкий у вас характер, поручик.
— Не замечал, Иван Алексеевич. Просто я стараюсь не задумываться над будущим — пусть все идет, как идет.
— А я задумываюсь, поручик. Если победят немцы, тогда у меня, да и у вас, путь определенный. А если…
— Тоже определенный. Пополните русскую эмиграцию, если, пардон, уцелеете. И в такси… Важно только — кем? Пассажиром, понятно, лучше, чем шофером.
— Шутите!
— Характер легкий…
По двору прошли Рябинина и Козихина с корзинами для посуды. Астафьев проводил их взглядом, пока не скрылись, закурил.
— Когда я вижу этих русских женщин, я думаю: «Какое мне до них дело? Они советские, их отцы выгнали мою семью из России, я из-за них лишен родины». И все равно мне жаль их. Мне не так жаль итальянок, голландок, а русских жаль. Я готов бить за них морды немцам.
— Странно слышать такие речи в немецком доме.
— Наверное, странно. И тем не менее… Вы не обидитесь на мой вопрос?
— Смотря какой.
— Вы, в недавнем прошлом советский генерал, состояли в партии коммунистов. Скажите, как вам удалось избавиться от коммунистических идей, от всего, чем вы жили почти четверть века?
— Это долгий разговор, поручик. Скажу только одно: я никогда не считал себя советским. Я всегда оставался русским, только русским.
— Националистом?
— Если хотите, да.
— Как же вам удавалось прятать свои убеждения? Вы извините меня, но меня беспокоят некоторые вопросы.
— Лучше выпьем, поручик. Фрау Адель понимает толк в жизни, Берлин живет по карточкам, а у нее все, что угодно. Замечательное вино.
— Ну что ж, генерал, давайте выпьем, хотя это и не ответ на мои вопросы. На террасу вышел Власов, посмотрел на небо:
— Можем ехать, господа.
— Как себя чувствует фрау Белинберг? — спросил Благовещенский.
— Нервы, — неопределенно ответил Власов. — Сейчас придет проводить нас. Надеюсь, больше не прилетят?
— Кто их знает, — меланхолично сказал Астафьев, — Иногда они по три захода делают. Прикажете готовить машины?
— Да, да. Одну минуту, поручик! Кто эта женщина?
По двору опять шли Рябинина и Козихина, несли в корзине посуду.
— Которая, ваше превосходительство?
— Та, что повыше.
— Восточная рабочая. Их у фрау Белинберг много.
— Позовите ее сюда.
— Слушаюсь.
Астафьев застучал каблуками по каменным ступенькам. Благовещенский иронически посмотрел на Власова: «Вот кобель! И тут не может!..»
Власов тихо сказал Благовещенскому:
— Я хочу поговорить с ней.
Благовещенский кивнул не головой — всем корпусом и молча ушел. Астафьева просить было не надо — он отлично изучил шефа.
Власов приблизился к Рябининой, подал руку:
— Здравствуйте, Кира.
— Вы ошиблись, герр генерал. Меня зовут Варвара… Варвара Рябинина.
Власов засмеялся:
— Ошибся? Что вы! Вам, Кира, не надо меня бояться. Узнали меня? Я Власов, Андрей Андреевич. Помните Ялту, санаторий «Аэрофлот»? Я был один, а вы с мужем.
— Никогда там не была.
— Не упрямьтесь, Кира. Вам ничто не угрожает.
— А я ничего не боюсь. Вы принимаете меня за другую.
— Вы знаете, где ваш муж?
— Мой, по всей вероятности, на фронте, а где муж вашей знакомой Киры — я не знаю…
— Допустим, вы не Кира, как вы попали сюда?
— Что вас удивляет? По сообщению герра Геббельса, миллионы восточных рабочих изъявили желание добровольно поехать на работу в Германию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168