Мне было жаль этого парня — у него были хорошие, смелые глаза, но я счел необходимым «возмутиться»:
— Какой я тебе «товарищ»? — И добавил то, что обычно говорили в подобных случаях власовцы: — Товарищи на фонарях висят!
Глаза у парня стали злые, он обложил меня. Как мне хотелось пожать его руку!
Ко мне подошел толстый, обрюзгший обершарфюрер в смятом, грязном мундире. Багровый нос, весь в синих прожилках — старик, видимо, немало времени провел в пивных. Сбоку у него висел парабеллум. К моему удивлению, он сказал по-русски, без акцента:
— У нас, ваше благородие, с арестованными разговаривать строго запрещено!
Я отошел. А парень все выкрикивал что-то. Слов я уже не разбирал.
Во двор въезжали грузовики с курсантами.
Вскоре началась церемония принятия присяги. Ее читал Жиленков. Курсанты хором повторяли:
— Клянусь верой и правдой служить Великой Германии, ее верховному вождю, главнокомандующему всех освободительных армий Адольфу Гитлеру…
По очереди подходили, расписывались и получали удостоверение об окончании курсов. Некоторым выдавали справки, что они по совместительству являются корреспондентами «Добровольца».
В заключение перед строем появился Власов. Он протер свои огромные, с толстыми дужками очки, сложил на животе руки и начал речь:
— Господа пропагандисты, вы прослушали цикл в высшей степени полезных лекций… — Он разжал кулак, заглянул в бумажку и продолжал: — Лекций, которых вы нигде не могли бы услышать: «Учение о России», «Большевики — виновники войны», «История союза Германии и России», «Марксизм — главный враг», «Марксизм и еврейство». Я поздравляю вас с приобретением новых, богатых знаний, которые вам очень помогут в вашей дальнейшей жизни…
Я смотрел на неподвижно стоявших пропагандистов и корреспондентов. Вот правофланговый — верзила почти двухметрового роста. Рыжие волосы, еле заметные белесые брови, кабаньи глазки, сжатые кулаки — полупудовые гири. Лицо каменное — ничего на нем не прочесть.
Его фамилия Никонов. Я видел его личное дело: «Работал до войны грузчиком, потом продавцом в мясном магазине, проворовался, был осужден на пять лет…»
Рядом с ним высокий, худой, с длинной шеей и острым птичьим носом —
Филиппов, бывший флейтист джаза. Не моргая, как сова, он смотрел круглыми глазами на Власова. И у него богатое прошлое — перед самой войной был осужден за изнасилование, наказание отбывал в исправительном лагере.
Вот еще один. Когда выкликнули: «Рута!» — он вышел не сразу, испуганно заморгал. У него наверняка липовые документы. Совсем молодой, лет двадцати пяти. По документам он учитель. Что-то не верится…
А вот и мой Кочнев. Он такой же Кочнев, как и я Никандров. Он только раз посмотрел на меня — равнодушно, как на всех. Молодец, товарищ Зименков!
А Власов говорил и говорил:
— Я давно решил — буду бить большевиков! Буду мстить коммунистам! Пока не свалю советский режим — не успокоюсь!
Пусть выкладывает «Мою программу». Слышали не один раз. Это он у Гитлера спер. У того «Моя борьба»! У этого «Моя программа»! Она не сложна, его программа, эсеро-меньшевистская смесь. Легко укладывается в пять слов: «Россия без коммунистов и Советов!» А он все жует и жует.
«Их благородие», «высокоблагородие» и даже «их превосходительство» делают вид, что слушают, а самим до чертиков надоела нудная речь. Жиленков что-то шепнул Трухину, в карих глазках «великой Федоры» промелькнула на мгновение улыбка.
В строю не улыбнешься! Так потом «вмажут», позабудешь, какое тебе звание присвоили — прапорщик, подпоручик или поручик.
Я смотрел на бывшего адвоката Хохлова. Устал слушать, на морде разлита скука, но не шелохнется. Чему тебя учили в университете? Кто, кто вытряс из тебя совесть? Или ее у тебя никогда не было? А ведь у тебя, прохвоста, на родине отец и мать, хорошие люди, жена и пятилетний сынишка. Наверно, получили извещение: «Пропал без вести» — или по оплошности писаря — «похоронку»: «Пал смертью храбрых в боях за Советскую Родину». Плакали по тебе навзрыд, особенно мать. Приходили домой товарищи, помогали чем могли — обеспечили топливом, подкинули продуктов, мальчишку взяли в детский сад.
А ты живой! Добровольно сдался в плен! Врал на допросах, взваливал небылицы даже на родителей: «Раскулачили». А отец твой в начале коллективизации пришел в райком, попросил: «Пошлите в деревню!» Ты валялся на коленях перед гитлеровцами, скулил: «Яне виноват! Насильно вовлекли в комсомол!»
Во втором ряду Одинцов… Ты меня не знаешь, товарищ Одинцов. В Цитенхорстском лагере с тобой разговаривал неизвестный тебе полковник. Сначала ты подумал, что имеешь дело с провокатором, потом поверил и чуть не заплакал от радости, что неожиданно рядом оказался свой, настоящий советский храбрый парень. Мы тебе верим, товарищ Одинцов! Завтра ты поступишь в распоряжение майора Гая, начальника отделения агентурной разведки штаба Власова. Есть возможность развернуться. Через твои руки пройдут подлецы, которых собираются засылать к нашим…
— Желаю успеха, господа!
Наконец-то Власов выложил все! Сейчас комендант на ломаном русском языке спросит, у кого есть вопросы. Два заранее подготовленных курсанта спросят о мелочах, не заслуживающих внимания, а Власов нудно будет отвечать… Так и есть:
— Госпота офицеры, кто будет иметь фопрос?
— Разрешите, господин комендант…
— Пожалюста, господин Хохлоф… О чем ты спросишь, бывший адвокат? Какой вопросец тебе поручили задать?
— Господин командующий, генерал-лейтенант Власов, разрешите спросить, имеют ли основание слухи о том, что наш дорогой фюрер Адольф Гитлер нездоров?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168