Все под оружие!..»
Пока читали, добрались до районного Совета. Около него строились люди с винтовками, все больше в штатском. Из окна крикнули:
— Товарищ Рыбин, принимай команду!
Владимир Ильич, слушая Свердлова и бросая взгляды на план Москвы, лежавший у него на столе, быстро писал.
Яков Михайлович говорил, ставя на плане синим карандашом стрелки, кружочки:
— Силы неравные. К сожалению, два полка в четыре утра отправлены в Ярославль.
— Почему — к сожалению, Яков Михайлович? В Ярославле очень тяжело…
— У эсеров тысяча восемьсот штыков, кавалерийский отряд в восемьдесят всадников, больше сорока пулеметов, четыре броневика, восемь орудий, одно из них нацелено на Кремль… Основные силы у них сосредоточены в Трехсвятительском. Выдвинуты заставы. Со стороны Покровской площади они успели вырыть окопы. У нас семьсот двадцать штыков, двенадцать орудий, четыре броневика, пулеметная команда из сорока человек…
— Где расположены наши войска?
— Одна группа у Страстного монастыря, вторая — у военного комиссариата, третья — возле храма Христа Спасителя. Там Первый латышский полк, рота инструкторских курсов, батарея советской артиллерийской бригады…
— Извините, Яков Михайлович, у меня вопрос к товарищу Подвойскому… Николай Ильич, кто командиры групп?
— Народ вполне надежный, Владимир Ильич: Вацетис, Дудин. Хорошо помогают Петерсон, комендант Кремля Мальков…
— Превосходно. У нас с Яковом Михайловичем есть несколько предложений. Большой театр оцеплен? Надеюсь, левых эсеров не выпускают?
— Никак нет, Владимир Ильич, — ответил Подвойский. — Там Мальков. У него мышь и та не проскочит.
— Это очень хорошо! Занять все мосты, держать их под прицелом. Закрыть заставы. Передайте Московскому Совету эту телефонограмму!
Подвойский прочел:
— «Передать во все комиссариаты города и пригорода в окружности на пятьдесят верст: пропускать, кроме автомобилей народных комиссаров, еще автомобили боевых отрядов. Задерживать все автомобили Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, арестовать всех «левых» эсеров, членов этой комиссии, особенно Закса и Александровича. Сомнительных по партийной принадлежности привозить в Кремль на выяснение. Председатель Совнаркома Ленин».
— Телефонная станция еще у мятежников, — сказал Подвойский.
— Уже у нас, — весело поправил Свердлов. — Только что звонили. Сам Аванесов и комиссар московской телефонной сети. Молодцы — сразу выключили все телефоны в отряде Попова. На телеграфе пока эсеры. Они, как только заняли телеграф, разослали вот это.
Подвойский прочел вслух:
— «Всякие депеши за подписью Ленина и Свердлова, все депеши правых эсеров, меньшевиков признавать вредными для правящей партии левых эсеров и не передавать». Интересно!
— «Для правящей партии левых эсеров», — повторил Ленин. — Я думаю, что они поторопились, объявив себя правящей партией.
К задержанным чекистам привели члена ВЧК Мартина Яновича Лациса. Он вошел, как будто на очередное заседание, приподнял шляпу:
— Здравствуйте, товарищи!
Дзержинский засмеялся:
— Вы, Мартин, как на прогулку, даже шляпу не забыли.
Лацис — высокий, стройный, с большой красивой бородой — сел и положил шляпу на колени.
— В ней как раз все дело, Феликс. Меня эти архаровцы схватили в кабинете. Повели. Иду и думаю, как сообщить, что меня взяли? Придумал. Попросил конвойных: «Знаете, я не привык ходить без шляпы, а она осталась в моей комнате. Разрешите взять…» — «Бери, только поскорее». Я пошел, позвонил Якову Михайловичу, а уж потом взял мою драгоценную шляпу…
Попозднее втолкнули председателя Моссовета Петра Гермогеновича Смидовича. Вежливый, интеллигентный Смидович кричал на Попова:
— Подлец! Изменник!..
Под конец, видно выдохнув всю злость, погрозил Попову пальцем, как школьнику:
— Ну, подожди, поросенок! Мальчишка!
Несмотря на всю трагичность положения, Дзержинский засмеялся и несколько раз повторил:
— Ой, Петр Гермогенович, как вы его — «поросенок»!
Андрей за эти часы, полные смертельной опасности, не переставал удивляться поведению Дзержинского. Феликс Эдмундович никого не успокаивал, не выставлял напоказ свое бесстрашие, презренье к вполне вероятной близкой смерти. Но от него веяло невозмутимым спокойствием, уверенностью в том, что мятеж, несомненно, будет подавлен и Советская власть, партия большевиков победят.
Прибежал Попов, с порога крикнул:
— Ну что, дождались? Из Воронежа две тысячи бойцов! К нам на подмогу! Дзержинский засмеялся:
— Худо у вас дело. Врете! Дайте мне ваш револьвер.
Попов растерялся:
— А зачем?
— Я застрелю вас как изменника!
Попов прибегал несколько раз и всегда с потрясающей новостью:
— Отряд Винглинского с нами! Слышали, что я вам говорю?
— Слышали. С вами так с вами.
— Мартовский полк тоже с нами!
— С чем вас и поздравляем!
— Крышка вам теперь!
— Крышка так крышка!
Ночью Попов влетел взъерошенный, фарфоровые глаза почти не двигались.
— Ваш Свердлов распорядился Марию Александровну арестовать. Дзержинский, слышишь?
— Слышу. Правильно сделал.
— Да я за Марию пол-Кремля снесу! Сейчас прикажу моим пушкарям. Ничего не пожалею! От Большого театра одни декорации оставлю! Я за Марию всю Лубянку к чертовой матери!..
Здоровенный рыжий матрос схватил Попова за плечо. Андрей заметил на пальцах у матроса несколько колец, одно с большим темно-красным камнем.
— Хватит, командир, разоряться! Перед кем икру мечешь? Не даешь ты мне воли — пришибить их, и все. Пошли, пошли, надо артиллерию поднимать.
Убежали, и конвойный, приоткрыв дверь, тихо сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168