ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Я смотрю на коменданта: он счастлив, это он подготовил вопрос. Власов задвигал челюстями, приготовился отвечать, но комендант перехватил инициативу:
— Господин Власоф, на этот фопрос ответ буду иметь я. Спасипо за фашу запоту о здоровий фюрера! Эти слюхи есть неоснофателен. Наш фюрер жиф и здороф. Хайль Хитлер!
Строй не совсем дружно, но в общем довольно зычно отвечает:
— Хайль Гитлер!
Хорошо отрепетировали, ничего не скажешь.
— Кто еще будет иметь фопрос?
— Разрешите…
Зачем ты согласился, товарищ Одинцов! Тебе же советовали ничем не выделяться. Наверное, не было выхода? Интересно, о чем ты спросишь?
— Можно ли будет после победы над нашими врагами остаться на постоянное жительство в Германии?
Власов, видимо, о вопросе предупрежден, отвечает складно и даже, к великой радости всех, кратко:
— Такая льгота будет предоставлена имперским правительством для особо отличившихся и награжденных…
И вдруг раздались выстрелы! Власов сдернул очки, завертел головой. К нему подскочил Хитрово, комендант его личной охраны, — в руках парабеллум, на лице решительность.
Еще выстрелы. Они доносились из «овощехранилища». Потом вспыхнуло пламя…
Власов отказался от обеда и уехал. Жиленков сказал мне:
— Останьтесь, присмотрите. Тут черт знает что происходит…
Я «присмотрел». Оказалось, арестованный Ларионов, получив от меня спички, поджег мусор. Старый обершарфюрер кинулся тушить пожар, а Ларионову это и надо было. Он убил эсэсовца. Не желая попасть в руки немцев живьем, Ларионов покончил с собой.
Два трупа — один в обгорелом эсэсовском мундире, другой в разодранной солдатской рубахе — лежали рядом.
Кто-то сказал:
— Хитер был Гришка, а все-таки накололся!
Убитого обершарфюрера, пользовавшегося, как я выяснил, особым доверием у коменданта, звали Григорием Федоровичем Денежкиным. Он удрал из России в 1918 году, а жил в Германии с 1920 года, в 1932-м вступил в национал-социалистскую партию…
Я уехал из Добендорфа на другой день. Много времени спустя товарищ Зименков — Кочнев рассказал мне, что произошло вечером после моего отъезда.
— Понимаете, первый свободный вечер. Талоны в кино выдали, потом отобрали. Буфет, по-ихнему — кантин, сначала открыли, — сразу, конечно, очередь, но и кантин быстро закрыли. Комендант все запрету. Кто-то на гармошке какую-то треньбрень играет, одно и то же раз десять. Мы в домино стучали. Слышим, на гармошке другой заиграл «На сопках Маньчжурии». Мы кости по карманам — и к гармонисту. Малов играл, танкист, бывший тракторист из-под Владимира. Все вокруг него сгрудились, материться перестали, молчат. Немцы и те задумались. Хозяин гармонии, немец из комендантского взвода, сидит рядом с Маловым, весь расплылся: «Видите, какая у меня!..»
И вдруг этот дылда Никонов говорит Малову:
«Перестань!»
А тот заиграл «Раскинулось море широко».
Никонов опять:
«Перестань! Как человека прошу…»
Малов играет, но внимания прежнего уже нет: кто на Никонова орет, кто на Малова.
Малов тихонько петь начал:
«Напрасно старушка ждет сына домой, ей скажут, она зарыдает…»
У Никонова по лицу слезы, плачет, а сам кричит:
«Перестань, сволота!»
Выхватил у Малова гармонь — видели, какой он, Никонов? Бугай! Рванул гармонь: куда планки, куда пуговки, меха на половинки, бросил — и топтать…
Хозяин закричал, весь красный, руками замахал. Побежал к коменданту. А тот распорядился: расстрелять обоих — и Никонова и Малова. Нас всех по баракам. Заперли и усилили караулы.
1944 год, ноябрь, Прага
Гиммлер торопил. Ему не терпелось доложить Гитлеру, что объединение всех антикоммунистических сил, желающих вступить в борьбу с большевизмом, произошло, хотелось получить одобрение фюрера и лишний раз доказать, что именно он, Гиммлер, — единственная, самая верная опора рейхсканцлера, а не Розенберг, не Геббельс и уж, конечно, не Борман.
Обергруппенфюрер СС Бергер присылал то Крегера, то еще кого-нибудь, требовал докладывать о ходе дел чуть не ежедневно. В начале ноября Крегер передал приказание Гиммлера — собрать организационное собрание объединенного комитета 16 ноября. Рейхсфюрер СС сам подыскал место для сбора: Прага, парадный зал пражского замка. Крегер разъяснил, что герр Гиммлер избрал Прагу не случайно, — хотя это и протекторат Богемии и Моравии, но все же славянская земля, и очень хорошо, что первое заседание комитета, борющегося за освобождение России от большевизма, произойдет на славянской земле.
Трухин сказал: «Надо бы манифест подготовить».
Власову мысль понравилась, он срочно засадил за работу Трухина, Жиленкова, Малышкина и Закутного, затем подключил бывшего заведующего сценарным отделом Киевской киностудии Николая Ковальчука, работавшего в «Добровольце». Он согласился быстро — «пахло жареным», авторов манифеста могли заметить в высших сферах, а Ковальчук пообносился, работа в газете дохода приносила мало.
Писали два дня. Долго спорили о формулировке, предложенной Закутным: «Мы не хотим, чтобы русские люди проливали кровь за интересы империалистов Англии и США».
Жиленков охрип, доказывая, что этот пункт Власов не пропустит.
— Поймите вы, чурбаки, — вышел он из себя, — да разве Андрей Андреевич позволит себе заранее ссориться с США и Англией?
Супруга не супруга, черт ее разберет, а в общем, сожительница Жиленкова Елена Вячеславовна поила гостей жидким чаем, жаловалась Трухину: «Вы уж извините, Федор Иванович, он не спитой, но нет настоящего чая».
Трухин, недовольный тем, что второй день проводил «всухую», участливо бурчал: «Эрзац, драгоценная, есть эрзац, как ты его ни называй, как ни упаковывай».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168