После газеты, после деревенской школы и еще каких-то мелких служебных мест Василий Васильевич нашел себе должность счетовода в конторе добровольного общества пчеловодов. Работа, как говорится, «не бей лежачего», зарплата – копейки, никаких дополнительных доходов, никакой выгоды. Но Василий Васильевич был доволен: тихо, спокойно, без дерганья и переживаний. А главное – никакой связи с идеологией, значит – страха ответственности за каждое сказанное слово. Ничтожно малая зарплата нисколько не угнетала Василия Васильевича, не портила ему настроение, он мог бы прожить и на меньшую: он был холостяк, бессемейный, бездетный. Счетоводство в пчелином обществе давало ему то, что он больше всего ценил: массу свободного времени, которое он тратил на чтение. Относясь к публикуемым произведениям насмешливо-критически, особенно к тем, за которые давали большие государственные премии, он все же следил за московскими журналами, за всей текущей литературой. Посещал все городские литературные вечера, обязательно шел послушать, если приезжал и выступал перед читателями кто-либо из видных писателей. Мнения Василия Васильевича обо всем, что он читал, слышал, видел, с чем сталкивала его жизнь, всегда были меткими, выражены остро, с едким юмором – в духе Салтыкова-Щедрина. Но сам Василий Васильевич ничего не писал, даже не делал никаких попыток, его недолгая работа в газетной редакции полностью отбила у него охоту к собственному творчеству. Подлаживаться под «требования» он не мог, а не подлаживаться значило нажить себе только крупные неприятности.
Услыхав от Антона, что его могут взять в типографию только лишь грузчиком и то после проверки у кадровика-энкавэдиста, заполнения специальной анкеты из сорока двух вопросов, Василий Васильевич расхохотался, показывая черные дыры вместо двух передних зубов, которыми он расплатился за свою тягу к просветительству, посевам доброго и вечного. За свое учительство в деревенской школе.
– Слушай, не будь лопухом, ведь в грузчики зачем идут? Только чтобы красть. А что ты там украсть сможешь? Десяток свежих газет? Пачку бланков «сальдо-бульдо» для отчетности артели «Напрасный труд». А еще что? Рулон бумаги ты не украдешь, он тонну весит. В карман или за пазуху не засунешь. И брось ты вообще эту свою дурацкую затею – рваться в журналисты. Ты просто не представляешь, что это такое. Твоя алтайская районка – это была дремучая самодеятельность в экстремальных обстоятельствах. Когда такое творится – случается все, самое невероятное. Все проходит. Гайдар в четырнадцать лет полком командовал, неграмотный Чапаев дивизию в сражения водил. Даже всеми вооруженными силами республики соглашался командовать – только бы чуток подучиться… Попрешь в газетчики, помяни мое слово, ты себе только жизнь загубишь, впустую она пролетит. Разберешься, хватишься – а уже поздно, годы назад не вернуть. Чтоб ты туда не лез – я тебе историю одну расскажу. Никакого вымысла, сама жизнь. А ты мотай на ус. Вот когда ты ходил в редакцию, небось видел – на первом этаже большая комната, много столов, там бухгалтерия, кассирша там сидит, зарплату и гонорар авторам выдает. Завхоз там помещается, еще кто-то. А в уголке – человечек такой невзрачный. Лысый, в очках, на старичка похож, хотя совсем не старичок, тридцать пять ему, не больше. Заметил такого?
– Да нет, как-то не обратил внимания.
– Если еще раз нелегкая тебя в редакцию занесет – посмотри на него, посмотри. На столе у него кипы районных газет, со всей области. Он их читает. Работа у него такая, должность: районные газеты читать. А потом он пишет: как какая газета освещает на своих страницах те или иные вопросы. Проведение сева, прополку. Как показана подготовка к уборочной, сдача зерна государству. Такая-то газета делает это хорошо, в должной мере, а вот такая – поверхностно. Потом эту его писанину по районным редакциям рассылают, дескать, учтите, подтянитесь – и так далее. Работа тяжкая, нудная, не позавидуешь. В области девяносто два района, девяносто две малолитражки. Бумага скверная, печать серая, шрифты сбитые – ослепнуть можно. Попробуй девяносто две газеты подряд прочитать и все об одном и том же – как, скажем, с вредной черепашкой на полях борются. После двадцать пятой районки эту самую черепашку у себя на макушке ловить начнешь. Так вот мой рассказ про этого лысого старичка тридцати пяти лет. Я в газету пришел, а он там уже работал. Считался одним из ведущих. Большие статьи писал. В основном про театр, про артистов. В деревнях на заводах не бывал никогда, не знал про них ничего человек городской с гуманитарным образованием, а вот в искусстве разбирался. И стиль у него был приличный. Иногда цитату какую-нибудь из классики ввернет, из Пушкина, Маяковского. Подписывался с именем, а это не каждому разрешается, только тем, кто себе уже авторитет наработал, так сказать – в соответствующую «весовую категорию» вошел: Константин Гузов. Еще он об ученых писал, научных проблемах, которыми они заняты. В этих делах он тоже кумекал. Слушай, – перебил себя Василий Васильевич, – жара несусветная, пойдем-ка пива глотнем! Вон забегаловка и, кажется, народу в ней мало. Там я тебе и доскажу…
Антон и Василий Васильевич отправились в Петровский сквер с гранитным постаментом от памятника Петру, но без самого бронзового Петра, что стоял в сквере до войны. Во время оккупации фигуру царя-кораблестроителя немцы увезли и наделали из нее патронные гильзы. Может быть, для тех самых патронов, которыми стрелял в Антона Карл Пипенбург из своего окопа под Харьковом. Встретившиеся друзья никуда не спешили, затеявшийся разговор Антона сильно заинтересовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109