Мятежники начали нагромождать вязки
хвороста, доски, ветки деревьев прямо напротив ворот Большого Дворца,
расположенного на другой стороне площади, к которой примыкал ипподром.
Вскоре огнем был охвачен весь дворец. Горела и Айя-София Феодосия;
бородатые священники, размахивая драгоценными иконами, появились на
объятой пламенем крыше, а затем один за другим стали исчезать в огненном
аду, бушевавшем ниже. Загорелось и здание сената. Было какое-то мрачное
величие в этой оргии всеобщего разрушения. Как только ревущие бунтовщики
приближались к нам, мы тотчас же прибегали к услугам своих таймеров и
шунтировались вниз по линии, тщательно настраивая их так, чтобы с каждым
прыжком удаляться не больше, чем на десять-пятнадцать минут, чтобы не
очутиться в самом эпицентре только что возникшего пожара.
- Ника! Ника!
Небо над Константинополем заволокло черным чадящим дымом, все до
самого горизонта было объято пламенем. Вытянутое лицо Метаксаса стало
грязным от копоти и сажи, глаза возбужденно блестели. Он, казалось, был на
грани и мог в любую минуту отколоться от нас и присоединиться к
разрушителям.
- Сами пожарные грабят горящие дома, - обратил наше внимание
Метаксас. - И смотрите - "синие" поджигают дома "зеленых", а "зеленые"
поджигают дома, принадлежащие "синим"!
А тем временем уже начался массовый уход из города: тысячи напуганных
горожан устремились к причалам и умоляли лодочников переправить их на
азиатскую сторону. Целые и невредимые, мы смело передвигались внутри этого
светопреставления. Мы стали очевидцами того, как рухнули стены прежней
Айя-Софии, как пламя поглотило Большой Дворец, наблюдали, как вели себя
грабители и поджигатели, видели, как насильники забегали в охваченные
пламенем переулки, чтобы заполнить пролетарским семенем чрево какой-нибудь
зазевавшейся, дико визжащей, облаченной в шелка аристократки.
Метаксас искусно разворачивал перед нами цельную картину бунта;
точность выполнения его графика обеспечивалась многими десятками прошлых
посещений. Он знал уже совершенно точно, когда нужно очутиться на месте
того или иного достаточно примечательного события.
- Теперь мы шунтируемся вперед на шесть часов и сорок минут, -
говорил он.
- Теперь прыжок на три часа и восемь минут.
- Теперь прыжок на полтора часа.
- Теперь вперед на два дня.
Мы видели все, что только стоило увидеть. Город еще полыхал пожарами,
когда Юстиниан приказал епископам и священникам принести реликвии -
кусочек креста, на котором был распят Христос, посох Моисея, рог овна
Авраама, кости великомучеников. Перепуганные до смерти священнослужители
прошли смелой процессией по улицам превратившегося в одно огромное
пожарище города, умоляя, чтобы случилось чудо, но в ответ получали только
каскады осколков кирпичей и камней. Один из военачальников вывел сорок
стражников на защиту священнослужителей.
- Это знаменитый Велизарий, - сказал нам Метаксас.
Император издавал одно воззвание за другим. В них говорилось о
смещении ненавистных чиновников, однако это не останавливало разгул
безобразий: грабились храмы, была предана огню императорская библиотека,
уничтожены бани Зевксиппа.
18 января Юстиниан осмелел настолько, что собственной персоной
появился на ипподроме, призывая к миру. "Зеленые" затюкали его, и ему
пришлось спасаться бегством, когда в него полетел град камней. Мы стали
очевидцами того, как мятежники на площади Константина провозгласили
императором одного из родственников Юстиниана, некоего Гипатия, полнейшее
ничтожество; мы видели войска Велизария, промаршировавшие по пепелищу, в
которое превратилась столица империи, на защиту Юстиниана; мы были
свидетелями той бойни, которую эти войска учинили над мятежниками.
Мы повидали все. Я теперь понял, почему Метаксас больше всех других
домогался и дальше оставаться курьером. Капистрано не жалел своих сил и
умения, чтобы показать своим людям наиболее возбуждающие зрелища, но он
очень много времени растрачивал зря на ранних стадиях того или иного
события. Метаксас же, совершая прыжки с изумительной точностью через дни и
часы, разворачивал перед нами катастрофу во всей ее полноте и цельности,
пока не привел, наконец, группу к тому утру, когда был восстановлен
порядок и потрясенный Юстиниан проезжал верхом среди обуглившихся руин
Константинополя. В свете кроваво-багровой зари мы видели, как тучи пепла
все еще пляшут высоко в воздухе. Юстиниан внимательно изучал почерневший
остов Айя-Софии, а мы изучали Юстиниана.
- Сейчас в его уме, - сказал Метаксас, - зарождается замысел
возведения нового собора. Он сделает его грандиознейшим храмом со времен
храма Соломона в Иерусалиме. Идемте - мы достаточно насмотрелись
разрушений, теперь давайте посмотрим на рождение подлинной красоты. Вниз
по линии, все вниз! На пять лет десять месяцев вниз по линии - и нашему
взору предстанет Айя-София!

27
- В свой следующий отпуск, - предложил мне Метаксас, - погости на
моей вилле. Я живу там в 1105 году. Это хорошая эпоха в истории Византии.
Правит император Алексей Комнин и правит мудро. У меня для тебя припасена
одна крепкая деваха и сколько угодно вина. Придешь?
Я был без ума от этого остролицего коротышки. Наш маршрут подходил к
концу, впереди оставалось только покорение Константинополя турками, и тут
он открыл передо мною, притом самым потрясающим образом, разницу между
вдохновенным курьером и просто очень компетентным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99