Я еще не успел заснуть, как под одеялом у меня оказалось теплое
податливое девичье тело.
Ее груди полностью помещались в моих ладонях, а от ее тела исходило
сладкое благоуханье. Я не мог разглядеть ее, но посчитал, что это, должно
быть, одна из трех дочерей Маркезиниса, которая пришла ко мне, чтобы
показать, насколько гостеприимна ее семья.
Ладонь моя скользнула ниже вдоль ее гладкого округлого живота и когда
я достиг места, где соединялись ее бедра, она раскрылась для меня, и я
обнаружил, что она готова принять мою любовь.
Однако я был весьма разочарован при мысли о том, что дочери
Маркезиниса столь свободно отдаются первому встречному незнакомцу - даже
если этот благородный незнакомец утверждает, что он приходится им дальним
родственником. Ведь как-никак, но это же мои предки! Неужели мое
происхождение было подпорчено именем какого-то случайного странника?
Эта мысль логически привела к более тревожным раздумьям, суть которых
заключалась в том, что если эта девушка в самом деле моя много раз
прабабка, то чем это я занимаюсь с нею в постели? К черту мысли о том, что
она спит с незнакомцами, - лучше бы подумать о том, следует ли ей спать с
одним из своих потомков? Когда подстрекаемый Метаксасом, я пустился на
поиски своих предков, у меня даже и мысли не было о том, чтобы согрешить с
кем-либо из своих прародителей - и тем не менее, именно этим я и собирался
заняться.
Острое чувство вины охватило меня, и я настолько разнервничался, что
это мгновенно привело к мужскому бессилию.
Однако девушка, делившая со мною постель, оказалась весьма искушенной
в сфере любовных ласк и, применив старый, но безотказно действующий
византийский фокус, быстро восстановила мои утраченные способности.
Единственное, чем мне оставалось успокаивать свою совесть, это тем, что
девушка была моей много раз "пра" теткой, а не столько же раз прабабкой, и
что в этом случае совершенный мною грех кровосмешения куда менее тяжел. А
если уж говорить о кровном родстве между мною и этой теткой из
шестнадцатого столетия, то с течением времени оно должно было полностью
раствориться в его потоке.
После таких мыслей совесть моя совсем успокоилась, и мы вместе с
девушкой одновременно пришли к завершению того, ради чего она и забралась
ко мне под одеяло. Затем она поднялась и вышла из комнаты, и когда
проходила мимо окна, серебристые лучи луны осветили ее белое тело, длинные
светлые волосы, и тут только до меня дошло то, что мне следовало знать
заранее: что девушки из рода Маркезинисов не приходят, как эскимосские
девки, спать к гостям, но что кто-то позаботился прислать мне
девчонку-рабыню для моего услаждения. Совесть моя совсем успокоилась, ибо
я не допустил греха даже самого ничтожного кровосмешения, и я тут же
заснул крепким-крепким сном.
Утром после завтрака, состоявшего из холодной баранины с рисом,
Григорий Маркезинис спросил у меня:
- До меня дошел слух о том, что испанцы открыли целый новый мир по ту
сторону океана. Как вы думаете, это правда?
А год был тогда 1556 после Рождества Христова.
- Правда в этом нет ни малейших сомнений, - ответил ему я. - Я видел
доказательства этому в Испании, при дворе короля Карла. Это мир,
изобилующий золотом, нефритами, пряностями и краснокожими людьми...
- Краснокожими людьми? О нет, кузен Дукас, нет, нет, уж этому я никак
не поверю! - Маркезинис аж расхохотался в восторге и позвал своих дочерей.
- В этом новом свете испанцев у людей красный цвет кожи! Так утверждает
наш кузен Дукас!
- Ну, на самом-то деле, цвета меди, - промямлил я, но Маркезинис вряд
ли это услышал.
- Краснокожие! Краснокожие! И без голов, но с глазами и ртом на
груди! И с одной-единственной ногой, которую поднимают у себя над головой
в полдень, чтобы прикрыться от солнца! Ха-ха! О, какой замечательный этот
новый свет! Кузен, ну и потешили вы старика!
Я сказал ему, что рад был доставить ему такое удовольствие,
поблагодарил его за оказанное мне щедрое гостеприимство, целомудренно
обнял каждую из его дочерей и уже приготовился было уходить. И вот тут-то
мне неожиданно пришло в голову, что если родовым именем моих предков было
Маркезинис с четырнадцатого столетия, аж до двенадцатого, то ни одна из
этих девушек никак не может быть моей прародительницей. И поэтому были
совершенно бессмысленными мои поросячьи угрызения совести, разве только
они позволили мне определить, до каких пределов может дойти собственная
моя распущенность.
- А сыновья у вас есть? - спросил я у своего хозяина.
- О да, - ответил он, - целых шестеро!
- Пусть разрастается и процветает род ваш! - сказал я и покинул дом
Маркезиниса.
Проехав на спине осла с добрый десяток километров по сельской
местности, я привязал его к оливковому дереву и шунтировался вниз по
линии.

31
В конце своего отпуска я доложил о своей готовности и впервые
отправился в прошлое в качестве курьера времени самостоятельно.
По однонедельному маршруту я повел шестерых туристов. Они не знали,
что это первая моя самостоятельная экскурсия. Протопопулос не считал
нужным сообщать им об этом, и я с ним согласился. Но сам вовсе не ощущал,
что мне впервые поручена группа. Я был переполнен метаксаскими
самонадеянностью и развязностью. Искры Божьи так и вылетали из меня. Я
ничего уже не боялся, кроме самого страха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99