Я отразил
выпады подруги Метаксаса Евдокии, которая слишком перепила и хотела, чтобы
я по-быстрому завалил ее тут же, в одной из смежных комнат (она в конце
концов наколола Василия Диогена, которому скорее всего, было лет
семьдесят). Я отвечал, причем весьма уклончиво, на вопросы о своем
"родственнике" Метаксасе, которого здесь знали абсолютно все, но чье
происхождение было для всех полнейшей загадкой. И только через три часа
после появления во дворце Дукаса я обнаружил, что наконец-то разговариваю
с Пульхерией.
Мы тихонько стояли в одном из углов огромного зала. Нам светили две
едва мерцающие свечи. Она казалась немного испуганной, взволнованной, даже
возбужденной; грудь ее тяжело поднималась и опускалась, а над верхней
губой образовалась пунктирная линия из бусинок пота. Никогда еще за всю
жизнь не представала перед моими глазами такая неотразимая красота.
- Полюбуйтесь-ка, - сказала она. - Лев дремлет. Он любит свое вино
больше, чем все на свете.
- Красоту он, наверное, любит еще больше, - сказал я. - Вот поэтому
он окружил себя со всех сторон красотой различного рода.
- Низкий льстец!
- Нет. Я стараюсь говорить правду.
- Вам это не часто удается, - сказала она. - Кто вы?
- Маркезинис из Эпира, двоюродный брат Метаксаса.
- Мне это ни о чем не говорит. Я имею в виду, ради чего вы прибыли
сюда в Константинополь?
Я набрал полные легкие воздуха.
- Чтобы осуществить свое предназначение - отыскать ту, о которой я
давно уже мечтаю, ту, которую я люблю.
Такое признание проняло ее. Семнадцатилетние красавицы очень
восприимчивы к подобным вещам, даже в Византии, где девушки созревают рано
и в двенадцать лет уже выходят замуж.
Пульхерия разинула рот от удивления, целомудренно прикрыв ладонями
высокие курганы своей груди и задрожала. Мне кажется, что даже зрачки у
нее мгновенно расширились.
- Это невозможно, - сказала она.
- Нет ничего невозможного.
- Мой муж...
- Крепко спит, - сказал я. - Сегодня же... под этой же крышей...
- Нет. Нельзя.
- Не пытайся побороть судьбу, Пульхерия - от нее не спрячешься.
- Георгий!
- Нас связывают тесные узы! Такие тесные, что простираются на много
веков...
- Да, Георгий!
Теперь полегче, дорогой "прапра" много раз правнучек, не болтай
слишком много. Ведь это подлое времяпреступление - бахвалиться тем, что ты
явился из будущего.
- Это было предопределено, - шептал я. - Иначе быть не может!
- Да! Да!
- Здесь.
- Здесь, - эхом отвечала Пульхерия.
- Скоро.
- Когда разойдутся гости. Когда Лев будет в постели. Я спрячу тебя в
комнате, где ты будешь в полной безопасности... Я сама приду к тебе...
- Ты знала, что это должно случиться, - сказал я, - еще в тот день,
когда мы повстречались в лавке.
- Да. Я знала. Уже тогда. Какие чары ты напустил на меня?
- Никаких, Пульхерия. Эти чары действуют на нас обоих. Они влекут нас
к друг другу, они подводят нас вот к этому самому мгновенью, это они
прядут нити судьбы так, что все они сходятся к нашей встрече, разрушая
барьеры, которые возвело время...
- Ты говоришь так странно, Георгий. Так красиво. Ты, должно быть,
поэт.
- Может быть.
- Через два часа ты будешь мой.
- А ты моя, - сказал я.
- И навсегда!
Я вздрогнул, подумав о занесенном надо мной мече патруля времени.
- На веки вечные, Пульхерия.

47
Она окликнула слугу, сказала ему, что молодой человек из Эпира,
по-видимому, несколько перепил, и поэтому его надо уложить в одном из
покоев для гостей. Я ей подыгрывал, ведя себя так, будто алкоголь в самом
деле одурманил мои мозги. Завидев меня, Метаксас пожелал удачи. Затем при
свечах я проделал длительное путешествие по извилистым коридорам дворца
Дукаса, пока мне не показали просто убранную комнату в самом дальнем
закутке. Низкое ложе было единственным предметом обстановки, прямоугольная
мозаика в центральной части пола - единственным украшением. Через
единственное узкое окно в комнату проникала полоса лунного света. Слуга
принес мне таз с водой, пожелал мне хорошо отдохнуть ночью и оставил меня
одного.
Я прождал целый миллиард лет.
До меня доносились отдаленные звуки пиршества. Пульхерия не
приходила.
Все это шутка, подумалось мне. Розыгрыш. Молодая, но искушенная в
светских шалостях хозяйка дома, решила немножко позабавиться с деревенским
родственником. Это заставит меня понервничать и помучиться в одиночестве
до самого утра. А затем она пришлет мне слугу, чтобы он накормил меня
завтраком, и выставит вон. Или, может быть, через пару часов она велит
прийти сюда одной из своих рабынь, которой будет приказано притвориться
Пульхерией. Или пришлет сюда беззубую старую каргу, а гости будут
наблюдать за нами через потайные отверстия в стенах. Или...
Тысячи раз я задумывался над тем, чтобы бежать отсюда. Для этого
достаточно было только прикоснуться к таймеру и шунтироваться в 1204 год,
где, беззащитные, спали Конрад Зауэрабенд и Пальмира Гостмэн, мистер и
миссис Хэггинс и все остальные мои туристы.
Смыться? Сейчас? Когда все зашло самым благополучным образом столь
далеко? Что скажет Метаксас, когда узнает, что у меня не выдержали нервы?
Я вспомнил своего гуру, чернокожего Сэма, вспомнил, как он как-то
спросил у меня: "Если тебе выпадет шанс добиться предмета самых
сокровенных твоих желаний, ты воспользуешься этим шансом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99