Она шла вперед, словно повинуясь зову самой Пресвятой Девы. Не думая ни о чем и отдавшись движению толпы, Жанна не заметила, как очутилась на паперти храма. Она подняла глаза. Перед ней возвышалось величественное розово-серое чудо гармонии и слаженности. Жанне передалось чувство торжествующего блаженства, исходящее от этих камней. С высоты храма, благожелательные и задумчивые, каменные лица наблюдали за толпой смертных. Ну конечно же, сказала себе девушка, где еще и жить королю, как не возле этого воплощения могущества. Ей показалось, что она находится в самом средоточии силы и власти.
В который уже раз она вспомнила своих родителей. И Дени. Как бы ей хотелось, чтобы он смог увидеть все это! Она поискала в памяти молитву, подобающую такой красоте, но поняла, что само ее созерцание сродни молитве.
Между тем время шло, и следовало подумать о том, где провести ночь. Жанна вернулась назад и обнаружила мост Сен-Мишель, оказавшийся продолжением первого. Она решила, что раз уж случай подсказал ей название Сен-Жермен, отчего бы и вправду не отправиться в это аббатство? Нет ничего могущественней церкви, у нее и надо просить убежища.
По пути Жанне попался фонтан, и она, вспомнив о лежавшем в ее корзине куске масла, достала его и смочила водой льняную тряпицу, в которую он был завернут.
Какая-то матрона подсказала девушке, как дойти до аббатства, и тут-то Жанна поняла, отчего так удивился стражник: оно располагалось за стенами города. Узнала она и его полное название – Сен-Жермен-де-Пре. Жанна прошла сквозь ворота Сен-Мишель и очутилась на дороге, ведущей к аббатству. Она пошла по ней с терпением и упорством истинно бесхитростной души.
Вдруг она заметила в стороне от дороги нечто заставившее ее прищуриться и подумать, уж не обманывает ли ее зрение. Это было сооружение высотой в добрых пятнадцать туазов, вокруг которого кружили стаи ворон и ястребов, яростно переругивавшихся и отчаянно хлопавших крыльями. На самом верху ветер мирно раскачивал семь обрубков человеческих тел и развевал на головах клочья волос.
Жанна вскрикнула, но не в силах была отвести взгляд. У большинства висельников – ибо это было не что иное, как виселица, – не хватало разных частей тела. У кого руки, у кого стопы или всей ноги до бедра. Черепа их были раздроблены птичьими клювами, а мозги выедены жадными до свежатины стервятниками. Глаза всех бедняг тоже стали добычей птиц.
Внизу, у основания постройки, Жанна услышала какое-то копошение. Лисы, конечно, а может быть, волки. Несколько тел уже сорвались с веревок зверью на поживу. В вышине болтались пустые петли.
Жанне случалось видеть мертвецов, но ни разу таких, как эти: мертвых, отвергнутых не только живыми, но и своими собратьями.
Отвернувшись, Жанна ускорила шаг. Цель близка. Она уже шла вдоль высокой стены, за которой виднелась листва деревьев. Вот наконец и окошечко в массивных закрытых воротах. За ним она различила монаха, уткнувшегося в маленькую пухлую книгу. Губы его слегка шевелились. Он заметил ее и поднял глаза:
– Что я могу для тебя сделать?
Жанна не нашлась что ответить. Как объяснить, что ей нужна помощь, чья-то поддержка, кров? Она пришла сюда, потому что знала, что клирики имеют власть и опыт. Милосердие – это ведь их долг. Она открыла рот, но не смогла выдавить из себя ни слова.
Бенедиктинец склонился к Жанне и заметил ее осла. Он, должно быть, решил, что пришелец глуховат, ибо снова задал свой вопрос, повысив голос. На этот раз он прибавил «мой мальчик». Ну вот, опять та же путаница!
– Мне нужна помощь, – сказала Жанна.
Бенедиктинец внимательно рассматривал Жанну, пытаясь уяснить, кто она такая и из каких краев.
– Какая помощь? – спросил он.
Через окошечко Жанна могла разглядеть три башни храма.
– Я из Нормандии, моих родителей зарезали, – стала она объяснять. – Моего маленького братика похитили. Я здесь никого не знаю и не могу отыскать сарай, чтобы укрыться на ночь.
– Кто убил твоих родителей?
– Говорили, что это англичане.
Бенедиктинец обдумал ответ:
– Ты знаешь кого-нибудь в нашем аббатстве?
Жанна помотала головой.
– Кто указал тебе на нас?
– Никто.
Монах растерянно заморгал:
– Ты крещен? Жанна кивнула.
– Когда умертвили твоих родителей?
Жанна не вполне поняла это слово, но догадалась, что оно значит:
– За день до моего ухода из Нормандии. С тех пор я в пути.
– Ты ни с кем не знаком в Париже?
Жанна опять помотала головой. Она вспомнила имя Исидора Штерна с улицы Жюиври, но, учитывая все, что рассказал ей Исаак об отношении к евреям, поостереглась его упоминать.
– Ты пришел из Нормандии в Париж, никого здесь не зная?
Тут наконец Жанна осознала все безумие своего решения. Но как объяснить, что она просто не могла оставаться на земле, которая для нее навеки будет пахнуть кровью?
– Подожди меня тут, – сказал монах.
Жанна осталась у входа. Пробило четверть второго. Что будет с ней, если ее не пустят? Она подавила желание немедленно уйти отсюда. Пробило половину второго. Монах наконец воротился в обществе своего собрата, выглядевшего более внушительно. Он отпер ворота и сделал ей знак войти. Жанна заколебалась: а как же Донки?
– Ты можешь войти с ним, – сказал монах. – Дом Лукас согласился тебя выслушать.
Жанна оглядела монаха с крупным лицом и проницательными глазами.
Дом Лукас повел Жанну к строгого вида четырехэтажному зданию, к которому было пристроено перпендикулярное крыло. Вокруг бродили монахи. Дом Лукас поднялся с ней на третий этаж, углубился в коридор и отпер одну из дверей. Когда Жанна вошла, он притворил за ней дверь. Стены в комнате были выбелены известью, а пол покрыт каменными плитами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97