У самого алтаря Жанен нашел священника с перерезанным горлом. В храме царил разгром, крест и серебряная дароносица пропали, повсюду виднелись следы испражнений. Более того, в домишке, служившем кюре жильем, обнаружилась с перерезанным горлом и Маринетта, «матушка», как ее здесь называли. И тут все было перевернуто вверх дном.
Жанна пошатнулась. Годфруа, тот самый, который научил ее читать по-латыни Pater Noster и Ave Maria.
Вокруг раздавались крики:
– Это собаки-англичане! Они еще шатаются по лесам! Волки!
Толпа взревела.
Англичан вовсе не всегда звали «собаками». У отца самой Жанны, да и у многих других жителей Ла-Кудрэ и окрестных деревень текла в жилах их кровь!
Но вот три луны назад появились их вояки, только-только прибывшие из той Британии, что за Проливом, Великой Британии, как повелось говорить. И крестьяне возроптали, как всегда, когда им на шею садится чужая солдатня.
Эти светловолосые и рыжие парни пришли из Руана, чтобы выручить свои крепости на западе, которым стали угрожать французы. Они двигались отрядами, требуя в деревнях вина и мяса, угрожая мужчинам и насилуя женщин. Они не говорили, а лаяли на каком-то тарабарском языке, смахивавшем на валлийский или нижнесаксонский. Попробуй не услужить им вовремя – они шли прямиком в курятник или хлев и хватали что приглянется, чтобы зажарить во время разнузданной пирушки.
Люди жаловались их командирам. Переждав два-три дня, солдаты возвращались и мстили.
Тогда их стали звать «собаками».
К счастью, они не задерживались на одном месте подолгу – неделю, не больше, а там уж и время сложить голову в драке.
Жители Ла-Кудрэ как-то узнали о большом сражении, случившемся в пятидесяти лье от них. О нем рассказали беженцы, мужчины и женщины, сами тянувшие нагруженные поклажей повозки, ибо даже ослы оказались в руках англичан. Они шли из Сен-Ло, Сен-Мартен-де-Безаса, Виллер-Бокажа и других разоренных войной мест. Они говорили, что там французы дерутся с англичанами и те ведут себя как дикари.
– Они забрали все! Все сожгли! Все! Даже поля!
Лишившись всего, они тянулись к востоку, подальше от войн и сражений.
Потом все узнали, что англичанам изменило счастье. Войска короля Карла VII разбили их наголову и отбросили к самому морю.
То, что Нормандия больше не была английской, мало кого волновало. Англичанин или француз – сеньор есть сеньор, которому подай сборы и десятину. Разоренные земли и шайки англичан в лесах – вот что и вправду заботило всех. Чего ждать от голодных и отчаявшихся беглецов? Знамо чего.
Мертвенно-бледная Жанна протиснулась в толпу крестьян. Среди этих людей, морщинистых, курносых, с узловатыми руками и всклокоченными волосами, она казалась цветком льна, пробившимся через переплетение виноградных лоз. Темное платье делало ее лицо неестественно бледным, а волосы совсем белыми.
– Моих родителей тоже. Зарезали. Я пришла просить помощи.
Все разом повернулись к ней. Ее изможденное, землистого цвета лицо сказало им все. Кто-то положил ей на плечо руку. Это была Гийеметта, жена кузнеца Тибальда, которого в деревне испокон веку звали Тибо. Больше никто не нападал на «собак-англичан», ведь убит был не кто иной, как Матье Англичанин.
– Жанна Пэрриш, – спросил Тибо, коренастый человек с обожженным у горна лицом, которого в деревне считали за старшего, – что это ты говоришь?
– Они перерезали горло моим родителям. Мой брат Дени пропал.
– Когда?
– Вчера после полудня. А когда точно, не знаю. Я ходила за грибами. Когда вернулась, еще не звонили к вечерне…
– К вечерне вчера не звонили, – сказал Гито, чье грубое лицо было словно вырублено топором, – мы-то все думали, что кюре перебрал и спит себе преспокойно.
Она припомнила, что и вправду не слышала колокольного звона. Несмотря на весь ужас и горе, а может быть, именно поэтому она бы его не пропустила.
Тибо погрузился в раздумье, сложив руки на закопченном от огня фартуке. Его кулачищи, казалось, могли ковать железо без всякого молота. Потом он сказал:
– Все случилось в один и тот же час. Они пришли по дороге из Мальбрэ, что идет вдоль леса, вот их никто и не видел. Все наши были в полях с другой стороны. Сам-то я был в кузне. Они явились из леса.
– Тогда пойдем в лес и отыщем их! – выкрикнул Гито.
– Мы безоружны, да и есть у нас более срочное дело, Гито, – сказала Гийеметта.
– Да уж, – начал арендатор мэтр Бурри, – если у них мечи и луки, не пойдем же мы с вилами…
Да и сколько их было, этих бандитов? Никто и представить себе не мог, но, наверно, не очень много, ведь на саму-то деревню они напасть не решились. Полдюжины, подумал Тибо. Сбежали от англичан в прошлом году.
– Нам нужно похоронить пятерых, – заключил Жанен.
Жанна пошатнулась. Гийеметта поддержала ее и увела к себе съесть миску горячей каши с голубиным мясом. Снаружи раздавались крики мужчин, божившихся, что бросят все на свете и пойдут к вассалу графа де Клермона шевалье де Морбизу, к самому графу, к епископу! К королю, наконец! Гийеметта вышла на порог и крикнула:
– Сначала займемся мертвыми!
Мэтр Бурри запряг свою двуколку, туда забрались Гийеметта и еще две женщины, которые должны были обмыть покойных. Вернуться им предстояло пешком. Жанна верхом на Донки ехала следом, а мужчины вышагивали рядом. Через полчаса они добрались до местечка Бук-де-Шен.
На пороге дома пристроились две вороны.
Когда Жанна отперла дверь, она чуть было снова не лишилась сознания.
Женщины перекрестились, мужчины стянули с головы шапки. Дом наполнился шепотками.
Потом Гийеметта и Дениза, жена мясника Гризе, отправились за водой, чтобы обмыть мертвых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97