Идти по снегу было нелегко, но людям хотя бы не приходилось наступать на нечистоты. За братьями шла толпа горожан, по большей части обутых. Некоторые из них пришли издалека и второпях просили у Сидони пирожок и стакан вина, чтобы подкрепиться и продолжить путь.
Другая процессия, на сей раз бернардинцев, спустилась с Сент-Авуа и через Гревскую площадь проследовала к Сент-Эсташ. От монмартрских ворот пришли францисканцы. От ворот Сент-Антуан – кордоньеры.
Августинцы, якобиты и матуринцы последовали за ними.
Монашки тоже не упустили случая принять участие в торжествах. На улицах города появились дочери конгрегации Сент-Ор, францисканки, кармелитки и многие другие. За ними неизменно шествовали набожные горожанки.
Для блудниц день был потерян: все улицы были запружены процессиями. Так называемые «кокийяры» тоже не хотели отставать от всех и старались приобрести хоть немного уважения добропорядочных подданных короля. Хотя они и претендовали на статус паломников Святого Иакова Компостельского, как о том говорили их страннические посохи, на поверку это был просто сброд, беспризорные, фальшивомонетчики, нищие и грузчики. Они, ясное дело, носили тонзуру, но с единственной целью ускользнуть из лап гражданского правосудия. Когда их задерживали пешие стражники, Церковь тут же требовала их себе, и делала это вовсе не из христианского милосердия, а чтобы лишний раз продемонстрировать свое право независимого суда. В стране было два правосудия – королевское и епископское. Второе было куда более снисходительно, хотя церковным властям и случалось отправлять на виселицу закоренелых преступников. Получалось, что и виселицы были разные – церковные и светские.
Жанна знала «кокийяров» понаслышке. Они носили широкополые шляпы, украшенные ракушками святого Иакова, просторный плащ, а в руках держали посохи. Рожи у них были самые что ни на есть бандитские. Когда Жанна заметила их компанию в конце улицы, то поспешила запереть дверь и велела Гийоме затворить ставни.
Пара бродяг принялась все же стучать. Жанна приоткрыла окно.
– Хозяюшка, у меня есть на продажу сущее сокровище. Редчайшая ценность, несущая, небесное благословение.
Жанна насмешливо улыбнулась в ответ.
– Хозяюшка, – настаивал пришелец, вынимая из кармана какую-то труху, – это солома из Вифлеема. Та самая, на которой лежал младенец Иисус, наш Спаситель!
В это самое время его напарник ломился в дверь.
– Как так? Они там что, в Вифлееме, солому никогда не меняли? – бросила Жанна, закрывая окно.
– Тогда помилосердствуйте ради Христа, хозяйка! Всего один пирожок!
Жанна просунула ему пирожок в щель окна и облегченно вздохнула, когда процессия завернула за угол.
На другой день страсти, бушевавшие вокруг камня Пет-о-Дьябль, вырвались наружу. Несмотря на провозглашенный Карлом VII четырнадцать лет назад запрет Праздника дураков, студенты и школяры открыто бросали вызов властям.
В тот день на улице Сен-Жак появилась влекомая ослом повозка, на которой стояли четверо обнаженных мужчин, решивших, должно быть, не обращать внимания не только на власть, но и на холод. Все понимали, что нагота не должна была возбуждать похоть, а обличала лицемерие и показные добродетели. Самый пузатый из четверых нацепил на голову шапочку, подозрительно напоминавшую головной убор прево – кардинала д'Эстутвиля, но вдобавок украшенную ослиными ушами.
– Любуйтесь на королевского осла, – кричал его товарищ в шлеме стражника, перепоясанный деревянной саблей.
– Любуйтесь на осла при осле! – вторил ему первый, отвешивая удар по заднице.
Оба визжали и дергались, раздавая удары двум своим товарищам, одетым в школьную шапочку и головной убор клерка.
Завидев их, прохожие хохотали во все горло. Стоило появиться стражнику, повозка стремительно исчезала.
По улице Бюшри, к немалой радости Жанны и Гийоме, проехала другая повозка. Сидевшие в ней двое мужчин были одеты в черное и красное платье. Казалось, что они не могут поделить какой-то предмет, отдаленно напоминавший Пет-о-Дьябль, но выточенный гораздо более натурально. Двое лупили друг друга палками под мерный барабанный бой шедшего рядом товарища. В какой-то момент человеку в черном удалось завладеть вожделенным предметом. Он сделал вид, будто пытается предаться содомскому греху со своим дружком в красном. Толпа вокруг разразилась смехом и принялась подначивать парочку. Несколько добродетельных горожан с треском захлопнули окна. В ряженых полетели объедки, но многие стали бросать им монеты.
Так продолжалось весь день, а к вечеру народ разошелся вовсю. Тьерри водил Жанну из таверны в таверну. Люди в шутовских масках отпускали грубые шутки в адрес кардина-лапрево.
– Он хочет забрать себе жало дьявола, а знаете, люди добрые, что дьявол делает со своим жалом? – кричал один из них, виляя задом.
Женщины захихикали.
– Дьявол идет прямиком к задери-сутану. А знаете, что на кончике жала дьявола?
Все ждали ответа.
– Так вот, люди добрые, на кончике жала дьявола добрая дижонская горчица!
Снова смех, хлопки в ладоши, свист. Да и как не смеяться, когда все знали, что Дижон – это столица Филиппа Доброго, герцога Бургундского, великого герцога Запада и заклятого врага Карла VII.
В тот вечер ярко светила луна. Возвращаясь, Тьерри и Жанна проходили мимо кладбища Сен-Северен; у входа толпился народ. Любовь к мертвым приносила отличную прибыль живым.
Школяры между тем и не думали сдаваться. Тьерри рассказывал, что в Вербное воскресенье они собрались на совет на улице Фуар и решили толпой идти к тюрьме Шатле, обезоружить стражу и освободить сорок своих товарищей, томившихся в промозглых камерах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97