я просто не смогу доказать свое происхождение. При таких изменениях, как у меня в организме, любой суд признает меня недееспособной и лишит гражданских прав. С их точки зрения я – трансогенет. И мне нечем доказать обратное. А это означало, что вместо пожизненного карантина по одному закону я всего лишь получу пожизненный карантин по другому.
И все равно, я не готовила побег. Если бы не тот случай в лаборатории, я бы на него и не решилась. Я забрела туда случайно как-то вечером. Остальные кабинеты были уже закрыты, а сотрудники разошлись. Я жила прямо в институте, мне вечерами было скучно, и тогда я отправлялась гулять по коридорам. Увидела свет и зашла. Я не знаю, как звали того человека, знаю только, что это была лаборатория генетиков. Когда я зашла, он сидел и смотрел на какие-то экраны. Спросил, хочу ли я посмотреть, объяснил, что на экраны подается изображение с микроскопов, а он сам ждет начала деления клеток, только клетки никак не хотят делиться, хотя он уже что-то там предпринял, так что, видимо, ему всю ночь тут сидеть. Я сначала стояла в дверях, думала, что могу помешать, но он пригласил зайти. Он болтал со мной и все время поглядывал на свои экраны. А когда я вошла, то картинка на них стала меняться. Я ему сказала, что, кажется, клетки начали, наконец, делиться.
Он вскочил. Я хотела уйти, чтобы не мешать, но он закричал:
– Не уходи! Подойди ближе!
Он очень обрадовался, требовал, чтобы я то подходила, то отходила подальше. А потом сказал:
– Оказывается, без твоего излучения они не развиваются. Мы твое биоизлучение не фиксируем, а вот они – запросто.
Я там просидела часа три. Он все время бегал в соседнюю комнату, но меня туда сначала не приглашал. А потом предложил:
– Хочешь посмотреть, что получилось?
И провел меня туда».
Зорию показалось, что запись кончилась. Но он ошибся: видимо в этот момент она просто сделала большую паузу. Потом голос вернулся, взволнованный и нервный.
«...Там были стеклянные контейнеры. А внутри... что-то живое... похожее на какие-то личинки... оно двигалось... Ужасно противно. И когда я подошла, эта гадость в контейнере дернулась и потянулась прямо ко мне, уперлась в стекло, как будто присосалась... Он меня подвел к самому крайнему контейнеру. Когда я увидела остальные... Их было всего около десятка... Когда я их увидела... Я такого отвращения никогда в жизни не испытывала. Я не очень хорошо помню, но кажется, я кричала, чтобы он убрал их от меня! Начался приступ тошноты... И голова закружилась. Он не то чтобы не хотел меня выпускать, просто он, наверное, не понял, что со мной... Он на банки свои смотрел, не отрываясь. А я хотела выйти, но никак не могла найти дверь, потому что там одна стена была зеркальная, и я не сориентировалась, где выход. Наверно, своими криками и его перепугала. А потом что-то случилось с этой зеркальной стеной. Она пропала! И это я помню совершенно отчетливо! Потому что я пятилась от этих контейнеров... а они падали с подставок и разбивались... жидкость растеклась... и эта гадость ползла по полу, причем ползла по направлению ко мне... Я поскользнулась – и увидела дверь. Она отражалась в зеркале, но чтобы в нее пройти, мне надо было перешагнуть через эти... на полу... Я чуть зеркало спиной не выдавила. Вернее, мне показалось, что именно выдавила, потому что я не помню, как я оказалась в коридоре. А в лаборатории еще что-то гремело, стекло билось... Я добежала до своего карантинного бокса и стала собирать вещи. Мне казалось, что оно доползет до меня, где бы я ни находилась... Но всем этим пустым коридорам...»
Зорий остановил запись и бросил взгляд на попутчика. Между тем Лорис уже давно не приподнимался на стременах всякий раз, как Сова исчезала за ближайшим холмом. Вместо этого он пристально вглядывался в Зория. Дар понимающе улыбнулся: он и не рассчитывал, что ему позволят ехать рядом с какой-либо иной целью, кроме наблюдения за ним.
– Ты присутствовал при записи? – спросил он Лориса.
– Я знаю, что там, – отозвался тот. – Я лечил Сову, но она до сих пор радуется, что почти не видит снов.
Не видящий снов трансогенет остановился на вершине холма в ожидании их приближения. Воистину «крепкая, устойчивая психика»! После этой милой сценки генетик из института сошел с ума, переколотив в лаборатории все зеркала. Переколотив зеркала... Важная деталь. А она даже заикаться не начала. Испугалась, конечно, но вменяемость от ужаса не потеряла и помнит все довольно отчетливо. Помнит даже то, чего, наверняка, не понимает. Например, как выбралась из этой лаборатории. Девочка впервые в жизни открыла свой индивидуальный канал. Без всякого обучения. Просто со страху. Ей надо было выйти – и она вышла!
Значит, этот канал в ее доме тоже открыла она сама? Тогда кто же его закрыл? Как-то это все слишком по-детски непосредственно, слишком просто: есть зеркало – есть канал, разбили зеркало – и нет канала. Действительно, ей ведь никто не сообщил, что канал можно открыть где угодно: хоть в стене, хоть в полу, хоть в воздухе. Первый раз ей надо было в коридор. Куда же ей надо было на этот раз? Куда вел этот бездонный канал с чужой, нечеловеческой энергией?
Институт она покинула, находясь в состоянии резкого аффективного срыва. Едва ли Лаэрта Эвери сможет объяснить, почему во время ее побега все приборы вышли из строя. То, что в институте произошел небольших размеров энергетический катаклизм, можно считать установленным. А эпицентр этого катаклизма мирно поджидал Зория на холме, видимо, в ожидании второго завтрака. Хорошо, что мирно. Потому что предсказать, что именно вытворит Сова в состоянии очередного аффекта сейчас уже затруднительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130