По тогдашним грозовым временам – почти бог.
Революционный бог над Верочкой сжалился настолько, что, подлечив и подкормив немного, женился.
И сотворил второе чудо – обратив чуждый классовый элемент в боевую революционную подругу. С той поры ей везло постоянно.
Комиссара убили басмачи в тридцать четвертом. И вороново крыло тридцать седьмого вдовы героя не коснулось, повеяло только могильным холодом.
В тридцать девятом в нее влюбился героический летчик-ас – симпатяга, национальный герой. И конечно – женился, и конечно – героически погиб в сорок пятом, оставив НКВД с носом.
А она опять выступала в роли жены Цезаря.
Оставалось дотянуть совсем немного.
В пятьдесят шестом Вера Дмитриевна в третий раз вышла замуж.
Этот брак оказался долгим и, возможно, даже счастливым.
Муж был инженером-конструктором, сначала – молодым и малоизвестным, позже – известным узкому кругу лиц, и наконец, не известным никому. То есть засекреченным настолько, что знать о его существовании просто не полагалось.
Как жила все эти годы Вера Дмитриевна со своими мужьями – любила, была ли счастлива, ревновала, изменяла ли сама? – доподлинно не знал никто.
Сентиментальных воспоминаний она не терпела. О прошлом говорила скупо.
Зато – все знали – коллекции антиквариата, которую собрала Вера Дмитриевна, нет равных.
В России – точно.
В основе – Вера Дмитриевна и не скрывала – маменькины драгоценности и кое-что из домашнего собрания, укрытое некогда за широкой комиссарской спиной.
Потом – покупалось, благо деньги были всегда и понимание истинных ценностей – слава Богу – тоже.
Дарилось, менялось.
Так, собственно, и рождаются подлинные коллекции.
Годами.
По крупицам.
Однако ж фортуна – фортуной, а сама Вера Дмитриевна, хоть и обласкана была судьбой, в фарфоровую старушку превращаться не спешила, недюжинный ум и железный характер по-прежнему были при ней.
И – время пришло – пригодились.
В конце восьмидесятых засекреченный муж-конструктор благополучно почил в бозе.
Завеса тайны, долгие годы окружавшая Веру Дмитриевну, рассеялась, и почти одновременно рухнул железный занавес.
Выходила какая-то сумасшедшая, двойная свобода.
В Париже вдруг обнаружилась младшая сестра и еще целый сонм родных людей.
А молва о коллекции, разумеется, разнеслась по миру.
И начались искушения.
В итоге Вера Дмитриевна собралась уезжать во Францию.
Побродить по бульварам, поесть жареных каштанов.
Тихо умереть на руках близких, упокоиться на Сент-Женевьев, рядом с Феликсом Юсуповым и прочими, с кем прошла счастливая беззаботная юность.
Тогда и случилась неприятность, едва не обернувшаяся трагедией, – ее ограбили и чуть не убили.
Бандиты ворвались в квартиру, страшным ударом рассекли пожилой женщине голову.
И, будучи уверены, что хозяйка мертва, методично собрали и вынесли все самое ценное.
Каким-то чудом Вера Дмитриевна выжила.
Дальнейшее еще больше похоже на сказку. Не стоит, впрочем, забывать о том, что лучшие сказки, как правило, придумывают сами люди.
Словом, преступников поймали, сокровища вернули владелице. Но под гром оваций и поздравлений негромко намекнули относительно некоторых возможных и, несомненно, правильных шагов, которые Вера Дмитриевна могла бы совершить, .. Дабы избежать в дальнейшем…
Она не стала искушать судьбу – или сказочников? – дважды. Всенародно заявила, что считает несчастье знаком, посланным свыше, дабы удержать от скоропалительных решений.
Понимать эту мистическую сентенцию следовало таким образом, что знаменитая коллекция навсегда остается в России. И более того – дабы не вводить в соблазн ничьи алчные души. – завещается городу Санкт-Петербургу. Вся целиком – от черных юсуповских бриллиантов до скромной миниатюры неизвестного монограммиста.
А Париж?
Разумеется, Вера Дмитриевна слетала повидаться с сестрой и поесть каштанов.
Но отчего-то вернулась скоро.
И больше не ездила.
Теперь, окруженная почтительной свитой. Вера Дмитриевна громогласно звала Непомнящего, сопровождая восклицание властным жестом красивой, хрупкой руки.
Она, к слову, была из тех немногих, оставшихся в живых, кто работал со Всеволодом Серафимовичем. Игоря знала с пеленок и упорно звала Георгием – как в святцах.
Он подошел, целуя исполненную изящества, худую старческую руку, унизанную кольцами. Затылком ощутил слабое дыхание. В ответ она коснулась губами склоненной головы.
– Пойдем-ка прочь. Куда-нибудь подальше от прилипал. Ходят, коршуны, – думаешь, они меня так любят?
– Почему – нет?
– Чушь несусветная! Любят! Они глаза мои любят и нюх. Понял? Как у гончей хороших кровей. Я настоящую вещь вижу за версту, клейма не нужны, и атрибуции ваши можете засунуть в известное место. Я – вижу. Вот и таскаются следом. Да пес бы с ними! Что тебе теперь – совсем худо?
– Худо, Вера Дмитриевна.
– Денег сколько надо?
– Много.
– Понимаю, что не на мороженое. Не крути, Георгий, не просто так любопытствую, по старости.
– Три с половиной.
– Я так и прикидывала. Что собрал?
– Полтора – это с квартирой, плюс кое-что дома было. Малевича помните?
– Как не помнить. Ну?
– Ну, обещает один банкир кредит, под залог, конечно. Ищу.
– Банкир надежный?
– Десять лет работаем.
– Мог бы и без залога.
– Так сейчас не бывает. Вера Дмитриевна, дружба – дружбой, а денежки врозь.
– Не бывает… Ну так слушай меня! Эта богадельня закрывается послезавтра, и давай-ка, дружок, со мной в Питер. Подберем залог для твоего банкира…
– Вера Дмитриевна!..
– Все! Сказано – и конец. А теперь иди, мои прилипалы, вишь, истомились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89