Еще одно маленькое чудо – нынешние городские катаклизмы вроде не коснулись этой мостовой. Или пришедшие в себя городские власти уборку города начали именно с нее. Поток машин был плотным, но двигался довольно быстро.

Москва, 1976 – 1983 гг.

На самом деле все или почти все то, что говорили о Лизе Лавровой, ставшей несколько позже Лизой Лемех и, наконец, превратившейся в Елизавету де Монферей, в московском бомонде, было правдой.
И одновременно не правдой.
Не ложью, сознательно искажающей истину, но и не истиной.
Ибо истину пестрый социум, всерьез считающий себя «светом» и даже «высшим светом», просто не мог постичь.
То ли души не хватало, то ли образования и серых клеток.
Не мог.
Да и Бог с ними, смешными, ряжеными самозванцами.
Главное – разобралась сама.
Это дорогого стоило.
Едва пришло Лизе Лавровой время «выезжать», как сказали бы в позапрошлом веке, она не стала медлить.
Немедленно окунулась с головой в водоворот развлечений и увлечений, именуемых в ту пору – в середине семидесятых годов XX века – светской жизнью. Причем относительно всего прочего, что происходило тогда в стране, эта жизнь действительно в некотором смысле была светской. Потому что положение ее родителей, по определению, гарантировало Лизе прочные позиции в блестящей когорте «тех девушек».
Впрочем, в Советской империи этим термином не пользовались и вряд ли знали, что емкое английское «those girls» означает не просто компанию девиц, объединенных по какому-нибудь принципу, а совершенно особенных девушек. «Young ladies», являющих собой юную поросль национальных элит по обе стороны Атлантики.
И хотя в Советском Союзе о существовании «those girls» даже не догадывались – «те девушки» в стране победившего социализма были.
И какие!
Им бы возможности настоящих «those girls» – «те» в момент обратились бы в бледные тени наших номенклатурных девочек.
Впрочем, относительно возможностей – вопрос далеко не однозначный.
К примеру, юная дщерь кого-то из партийных бонз вряд ли рискнула бы появиться на парижском показе «haute couture» и, небрежно повертев носиком, приобрести некоторую часть коллекции.
Или на личном самолете махнуть на недельку на Барбадос.
Но!
Мог ли, к примеру, Аристотель Онассис, уставить очередной свадебный стол несчастной Кристины парадным севрским фарфором из Лувра или водрузить на блистательную голову Марии Каллас диадему Марии Стюарт, хранящуюся в Британском национальном музее?
Словом, здесь было о чем поспорить.
И подумать.
Но главное все же, что выгодно отличало наших принцесс от тех, кто сверкал белозубыми улыбками, загорелыми телами, знаменитыми бриллиантами и boy-friend-ами со страниц глянцевых журналов, была, безусловно, их абсолютная исключительность.
Недосягаемость.
И никаких там сказочек про чистильщика обуви, ставшего миллионером!
Правящий клан был замкнут и – по словам собственного вождя – бесконечно далек от народа. Сиречь – прочего народонаселения страны. Намного дальше, нежели в ту пору, когда писаны были пророческие строки.
К тому же тщеславие не случайно считается любимым пороком сатаны.
Возможность испытать это пагубное, но, бесспорно, сладостное чувство у наших героинь была практически безграничной.
Промчаться в открытом кабриолете Bugatti по трассе Монте-Карло, в нарядном потоке таких же блистательных, совершенных, именитых… et cetera?
Ничтожное удовольствие по сравнению с поездкой в неуклюжем папином «ЗИЛе» по расчищенной мостовой. Развлекаясь при этом от нечего делать видом сбившихся в плотное испуганное стадо машин, неотличимых друг от друга, автобусов, набитых до отказа сплющенными человеческими особями. Замечая иногда их взгляды – любопытные, но покорные и заранее согласные на все, что придет в папашину маразматическую голову.
К тому же наши принцессы могли не бояться конкуренции – в каждой возрастной категории, на каждой ступени номенклатурной лестницы их количество было известно с рождения и почти неизменно. Равно как и количество принцев.
Будущее, таким образом, было открытой, читаной-перечитаной книгой, вроде романа «Как закалялась сталь», с обязательным рефреном: «Чтобы не было мучительно больно…»
Итак, «та девушка» Лиза Лаврова – дочь карьерного дипломата, дослужившегося до ранга посла Советского Союза, к тому же в приличной европейской державе, – в семнадцать лет получила относительную свободу, став студенткой.
Разумеется – МГИМО.
И немедленно очутилась в водовороте самых замечательных, развеселых событий и приключений, на которые в те времена хватало пороху и фантазий у московской «золотой молодежи».
Жизнь была бурная, расписанная по минутам.
К занятиям Лиза, несмотря ни на что, относилась серьезно и училась прилично.
Однако ж, помимо лекций и семинаров, успеть надо было неимоверно много. Премьеры в театрах, Доме кино, ужины в ресторанах, визиты к труднодоступным парикмахерам и портным.
Поездки за город – бесконечная череда чьих-то дач с неизменными каминами, шашлыками и грузинским вином.
Еще – просто вечеринки в разных модных домах, где на крошечном пространстве – советских все-таки! – квартир собиралось несметное количество людей, в большинстве меж собой незнакомых. Но в этом, пожалуй, и была особая прелесть.
Она очень быстро усвоила правила этого круга.
И первое – мужчин следует менять, относиться к этому легко, даже если в этот момент менять не очень хочется. Потому что, во-первых, страдания унизительны, во-вторых, обязательно появится кто-то новый, как правило, много лучше.
Еще она быстро усвоила, что секс – это нечто вроде танца или партии в теннис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89