– Обещаете?
– Слово офицера.

Бой часов снова прокатился по дому.
Они пробили не полночь – всего лишь девять раз.
Но все равно прозвучало торжественно.
И Лиза про себя решила, что это добрый знак.


Эпилог


Все обошлось. Игорь Всеволодович действительно был дома к ужину.
А потом накатило, пошло, поехало – десятки неотложных дел, будто затаясь, только и ждали финала, чтобы явиться во всей красе.
И – неразрешимости.
Впрочем, неразрешимость на поверку оказалась не такой уж твердокаменной.
Все как-то постепенно улаживалось.
Даже футляры с «дарами» пригодились не все.
Остался один – со старинной замысловатой брошью. Усыпанную алмазами гроздь каких-то диковинных цветов венчала крохотная птичка, присевшая будто на один из лепестков. Пташка была как живая, при малейшем движении броши она шевелилась, поблескивая изумрудным глазком. И казалось – вот-вот сорвется с цветка, упорхнет неведомо куда. Секрет броши был прост – старинный ювелир укрепил птичку на маленькой невидимой пружинке. Однако смотрелась она необычно и стоила, понятное дело, недешево.
Разделавшись с самыми неотложными делами, они, конечно же, сгоняли в Питер – и Вера Дмитриевна замучила расспросами, требуя повторения всей истории снова и снова.
Она наслаждалась деталями.
Ужасалась давней интригой.
И вообще ни за что не хотела отпускать их от себя, но ехать было надо.
Причудливую брошь Вера Дмитриевна назад не взяла.
И даже рассердилась, когда Игорь Всеволодович стал настаивать.
– Я, милый мой, не имею такого обыкновения – забирать подарки обратно.
– Помилуйте, Вера Дмитриевна, какие подарки? Мы ведь брали заимообразно, и, кстати, за то, чем пришлось воспользоваться, я намерен со временем расплатиться.
– Заимообразно? Не помню. И вообще – не говори чепухи. Кого хочешь спроси – всяк скажет: старуха Шелест в долг не дает. Заимообразно! Ты, Лизонька, как эти цацки окрестила – «дары»? Вот и умница.
– Так я ж образно, Вера Дмитриевна.
– А я – вполне натурально. Не спорьте со мной, дети, мне станет дурно – вам отвечать.
В конце концов они смирились.

На обратном пути – ехать решили, несмотря на всю спешку, поездом, чтоб уж насладиться поездкой по полной программе, – Игорь протянул футляр Лизе.
– Ну, раз «дары» – так тебе.
Она открыла футляр, слегка потертый, но все равно торжественный. Достала брошь, залюбовалась игрой камней, грациозным танцем птички. Но быстро убрала вещицу обратно и отодвинула футляр.
– Нет, любимый. Кажется, есть женщина, более достойная этих даров.
– Женщина?
– Женщина и ее муж. Ему, надо думать, тоже будет приятно.
– Господи, Вишневский! Я редкая скотина, Лизок.
Не позвонил ни разу с тех пор.
– Ну, не убивайся, родной, так уж сильно. Не думаю, что он так и сидит у телефона в слезах, в ожидании твоего звонка. Дел у Юрия Леонидовича поболе, чем у нас с тобой, так что… Однако появиться нужно. И знаешь что, давай завалимся к ним прямо с вокзала. Адрес я знаю. Это, кстати, недалеко от вокзала.
– Удобно ли в такую рань? И вообще…
– Они встают рано. Людмила – врач, а медики почему-то начинают работать чуть ли не затемно. А насчет удобства… Полагаю, что да. Они, как мне кажется, такие ребята – с изюминкой и с юмором, хоть и застегнуты снаружи на все пуговицы. К тому же мы ведь не на блины и даже не на чай. Обозначимся, вручим подарок и исчезнем. Стремительно. Пусть гадают потом, были мы на самом деле или со сна привиделись.

Вишневские жили в Сокольниках. Большой кирпичный дом в двух шагах от метро – когда-то такие называли «цековскими».
Лиза помнила, Игорь говорил, что квартира осталась от отца, тоже чекиста и вроде бы даже разведчика.
Домофон на двери подъезда отозвался довольно быстро.
Голос был женский.
– Доброе утро, Люда. Простите за раннее вторжение, это Лиза и Игорь. Юра наверняка о нас рассказывал…
Громко щелкнула невидимая кнопка.
Людмила Вишневская впустила их в подъезд, не дослушав и ничего не сказав в ответ.
Может, на самом деле явились не вовремя?
В лифте ехали молча, задор стремительно таял, уступая место неловкости.
Но – как бы там ни было – отступать было поздно.
На лестничной площадке, разглядев номер квартиры, Лиза потянулась к звонку.
И – отпрянула.
Дверь без звонка открыла высокая женщина с серым, измученным лицом.
В траурной черной одежде.
– Люда?
– Проходите. Юра действительно много говорил о вас.
Потом они сидели в просторной гостиной, и Юрий Вишневский непривычно строго смотрел с большой фотографии в черной рамке.
Фото стояло на какой-то тумбочке, а подле него, как положено, – большая рюмка водки, накрытая куском черного хлеба.
И две гвоздики в хрупкой вазочке.

– Он уехал сразу же, как закончил ваше дело. Даже отпуск не догулял. Что-то там произошло на границе с Грузией… и что-то еще готовилось. Словом, его выдернули очень быстро… А потом… Потом тоже быстро – через два дня мне позвонили. Там был бой. Он отправил своих ребят, а сам остался с пограничниками. Тех было мало, он сказал: лишние руки не помешают. Похоронили на Кунцевском, там его родители.
– Давно?
– Сорок дней скоро. Когда же? Все время сбиваюсь со счета. – Стряхнув оцепенение, она беззвучно зашевелила губами и вдруг остановилась, взглянула на Игоря, будто внезапно вспомнив о чем-то. – Послушайте, Юра перед отъездом оставил для вас какую-то бумагу. Его утром вызвали, он сразу уехал. А потом – меня уже не было дома – заскочил домой собраться.
И оставил для вас… Сейчас… Это должно быть в кабинете…
Она неловко поднялась, неуверенно, будто слепая, вышла из комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89