И это были основательные, взвешенные не однажды, спокойные и, пожалуй, умиротворяющие мысли.
Сейчас в голове Игоря Всеволодовича творилось нечто невообразимое.
Все – к одному, нет у нее никакой «Душеньки»!
Тем более необходимо разобраться, кому понадобилось так изуверски мистифицировать его именно теперь.
А может, никаких мистификаций, и «Душеньки» тоже нет – несчастная, свихнувшаяся женщина пытается привлечь к себе внимание или, того проще, наскрести на пропитание?
Что там сумасшедшая старуха! Он и сам сейчас был несколько не в себе. Однако железной хваткой вцепился в тощий локоть незнакомки, едва не волоком тащил ее прочь, подальше от людных залов.
Маленький бар на первом этаже, слава Богу, работал. Затаившийся в лабиринте узких коридоров, он был потерян для широкой публики – и это, похоже, всех устраивало.
В обычные дни здесь попивали кофе, или – по случаю – что придется, реставраторы и приемщики из багетных мастерских, девушки из киосков, продавцы антикварных лавок – словом, местный люд.
Сейчас – вследствие салонного столпотворения – народ, надо полагать, был при деле, а бар – совершенно пуст.
Это было везение номер один.
Если не считать всего прочего, но этого Heпомнящий твердо решил всерьез не принимать.
Пока.
Решение, похоже, было правильным – ибо, приняв его, Игорь Всеволодович несколько успокоился, сразу вспомнил про хитрый, потаенный бар и почти галантно предложил женщине выпить кофе.
– Чаю. Я пью чай. – Она отозвалась так поспешно, словно он собирался испить кофею немедленно, прямо в толпе, сквозь которую они пробирались.

В баре он спросил ей чашку чая, себе – кофе и, разумеется, коньяку, хотя приличного не оказалось. Но сейчас это было не существенно – нужно было окончательно прийти в себя.
Коньяк помогал – проверено многократно.
Помог и теперь.
Было не до церемоний, да и коньяк того не стоил – Игорь Всеволодович осушил содержимое низкого пузатого бокала залпом Остро обожгло горло, но сразу же приятное тепло разлилось в груди, и он уже с удовольствием отхлебнул кофе, достал сигарету, затянулся глубоко.
Наваждение проходило, отгородясь струйкой дыма, он разглядывал незнакомку беззастенчиво, в упор.
На вид женщине было лет пятьдесят, хотя вполне возможно, что меньше: нужда и болезни не красят – это известно.
Она болела, возможно, не тяжело, но долго и, главное, со знанием дела.
Есть такие люди – не нытики отнюдь и не любители болеть, чтобы жалели.
Эти несут свой крест стоически, о болезни говорят охотно, но – подчеркнуто иронично, досконально изучают все написанное по этому поводу – и потому сами себе диагносты, лекари и фармацевты.
Еще они обычно помешаны на гигиене, отчего руки моют бесчисленное множество раз на дню, а столовые приборы в общественных местах непременно протирают салфеткой.
Вдобавок от них обычно слабо пахнет лекарствами или какими-то травами. Разумеется, лечебными.
От нее – пахло.
Впрочем, легкий запах был приятным, горьковатым и каким-то летним.
И ложку – когда принесли чай – она быстро, украдкой протерла.
Что до нужды… Она была одета опрятно и даже прилично, однако такой же строгий брючный костюм, правда, другого цвета, был когда-то у его матери.
Игорь Всеволодович вспомнил даже, что он финский, а ткань называется – джерси. И подумал, что на матери костюм смотрелся совершенно иначе – роскошно, с шармом и неким даже эпатажем.
А может, просто он смотрел тогда другими глазами?
И видел иначе.
К тому же в отличие от его матери эта женщина никогда не была красивой и даже миленькой – в молодости.
Узкое бледное лицо, тонкие губы, глаза под широкими густыми, совершенно не женскими бровями. Она носила очки с дымчатыми стеклами, но сейчас зачем-то сняла их – маленькие глаза были посажены так близко к переносице, что казались подслеповатыми – и смущали, как смущает любое человеческое увечье. Впрочем, смотрела вполне осмысленно – и, судя по всему, видела неплохо.
Темные волосы были аккуратно пострижены и неплохо вроде уложены. Густые, здоровые, они заметно диссонировали с бледной, нездоровой кожей, покрытой – как легкой вуалькой – паутинкой морщин.
Лоб – опять же! – казался непропорционально низким.
Теперь он понял; неудачный парик, слишком низко надвинутый на глаза.
Только и всего.
И почти успокоился.
«Странность» рассеялась вместе с дымом сигареты, которую Игорь Всеволодович, кстати, докурил.
Самое время было поговорить.
– Значит, «Душенька» теперь у вас? – Он заговорил неожиданно резко. Женщина вздрогнула и пролила чай.

Удивился и сам Непомнящий.
Без сомнения, он все еще был зол, и, возможно, в большей степени, чем в первые минуты, ибо тогда ко всему прочему – обескуражен, растерян, напуган.
Словом, пребывал во власти эмоций.
Теперь эмоции отступили, наваждение рассеялось, а злость, выходит, осталась.
Вопрос-обвинение, вопрос-выстрел прозвучал совершенно по-прокурорски.
Игорь Всеволодович даже опешил, и жалость промелькнула к этой убогой в допотопном костюме – у нее мелко задрожали руки.
Но что-то внутри, в сознании уже сложилось, выстроилось, определилось – и по всему, продолжать следовало в том же духе.
– Да.
– Уверены?
– Совершенно.
– Ну а то, что картина была похищена из квартиры моих родителей, вам известно?
– Да, я знаю.
– И то, что при этом их зверски убили, тоже знаете?
– Игорь Всеволодович, я понимаю… ваши чувства.
И горе, которое с годами только крепнет… Поверьте, я тоже знаю… Не понаслышке, увы, – Ну ладно…

Он как-то вдруг выдохся, словно выплеснув зло, остался ни с чем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89