– Уезжать? Даже не думай об этом. Нет, по-русски это звучит не так сочно. Америкосы говорят: «Do not think at all of it». И сразу понимаешь – это была действительно не слишком хорошая идея. Ты уже понял?
– Почти.
– Идем. Посидим у огня. Впереди – вся ночь, представляешь, сколько можно переговорить и передумать.
Это, между прочим, и есть подлинная роскошь. Доступная немногим. Роскошь человеческого общения…
В этот момент Игорь Всеволодович Непомнящий думал так же.
И возможно, был прав.
Вполне возможно.

Германия, год 1945-й


Май уже наступил. И значит, на все про все оставались считанные дни.
Гром победной канонады, как ни странно, почти не слышен был в пригороде горящего Берлина, маленьком «инженерном» – как говорили немцы – городке Карл-Хорст. Здесь не бомбили, не метались обезумевшие танковые колонны, саранчой не рассыпалась пехота. В суматохе великих свершений маленький городок. казалось, забыли. И он остался прежним: зеленым, тихим, чистым, по-немецки аккуратным – с безупречными линиями палисадников, одинаково постриженным кустарником, почтовыми ящиками-близнецами.
Сева Непомнящий, несмотря на хилые тринадцать лет, боевой в недавнем прошлом гвардеец, состоял теперь в унизительной – по его представлениям – должности «порученца при порученце». Иными словами, был назначен ординарцем к офицеру для особых поручений маршала Жукова.
Порученца – красивого, щеголеватого полковника с безупречными, совершенно не армейскими манерами – даже ему. Севке, он говорил «вы» – Непомнящий невзлюбил активно. И было за что.
Во-первых, с появлением загадочного полковника кончилась для Севки нормальная боевая жизнь – не сахарная, конечно, и, понятное дело, опасная. Но веселая, дружная и главное – лихая.
В сорок третьем, одиннадцати лет от роду, бежал Севка Непомнящий из родного детдома. Детдом действительно был родным, не потому, что сладкое было там житье. Скорее уж наоборот.
Потому что был детдом не простым, а с приставкой «спец», из которой следовало, что собраны здесь дети репрессированных родителей, иными словами – врагов народа, или ЧСВН – члены семей врагов народа, тоже вроде как репрессированные. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Однако ж ничего другого в жизни Севки не было.
Вернее, мальчонка, «репрессированный» в возрасте пяти лет, ничего другого не помнил. Так что выходило – этот родной. И точка.
А бежал – как положено было в те годы нормальным пацанам – на фронт. И, надо сказать, бежал удачно – прибился на марше к орденоносной гвардейской дивизии и прижился, не выдали, не отправили, как многих, обратно. Одно слово – гвардия! С ней и дошел почти до Берлина.
Да, на беду, увязался за комдивом в штаб армии, прокатиться с ветерком в открытом трофейном Willis.
Там и состоялась историческая встреча гвардейца Всеволода Непомнящего с маршалом Георгием Жуковым.
Последний был явно не в духе, к тому же на днях осколком убило двенадцатилетнего мальчика – сына полка. Память была свежей.

– Это что – снова? Детский сад? Приказано было – удалить с линии фронта… Гвардии закон не писан?! Откуда мальчишка?
– Детдомовский, товарищ маршал.
– Детдом – это плохо.
Незнакомый полковник говорил задумчиво, ни к кому вроде не обращаясь. Запредельная вольность в присутствии грозного маршала. Но Жуков не возмутился и даже вступил в дискуссию.
– Плохо, кто спорит. Фронт, что ли, хорошо? Они сейчас пойдут город брать, и он с ними, ты хоть понимаешь, что там происходит?!
– Так точно, товарищ маршал. Однако, Георгий Константинович, выбор между фронтом и приютом…
– У нас приютов нет, товарищ полковник. Пора бы запомнить. И раз уж ты сегодня такой чувствительный…
Он не закончил фразы. Но и этого оказалось достаточно.
Дальнейшая судьба Всеволода Непомнящего была решена. Причем на много лет вперед, вернее – на всю оставшуюся жизнь.
Разумеется, тогда он ничего не понял. И поначалу невзлюбил полковника Потоцкого.
Во-первых, потому, что именно его счел главным виновником «отставки» из славных гвардейских рядов.
Во-вторых, деятельность полковника некоторое время была для Севки совершенно непонятой, загадочной и даже таинственной. В результате он заподозрил неладное и почти собрался поделиться сомнениями с офицером особого отдела, как все разъяснилось.
Особые поручения, а точнее, особая миссия, которую выполнял полковник Потоцкий, в штабе маршала Жукова заключались в экспертной оценке художественных ценностей, обнаруженных на завоеванных территориях, и соответственно решении их дальнейшей судьбы.
Разумеется, такая работа потом велась централизованно, сотрудниками министерства культуры, искусствоведами, представителями музеев, работавшими в составе советской военной администрации. Но администрация, даже военная, как известно, приступает к работе, когда с завоеванных территорий уходят победители, а до того они никому не подотчетны и властвуют безраздельно. Таков неписаный закон войны.
Если же говорить о полковнике Потоцком, то он, вне всякого сомнения, был личностью выдающейся, хотя и несколько странной.
Ибо до октября семнадцатого года был князем Потоцким, учился в Пажеском корпусе, откуда был выпущен – очень вовремя! – летом 1917 года.
Далее биография молодого князя делает странный поворот, ибо в октябре 1917-го он ринулся отчего-то совсем не туда, куда, казалось бы, сам Бог велел. То есть под знамена добровольческих армий. Или, на худой конец, в эмиграцию. Крутить баранку такси на парижских бульварах. А поступил в высшей степени оригинально – пошел служить в Красную Армию, угодив при этом в ординарцы к самому Семену Буденному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89