Простейший прием из программы любого военного и полицейского училища вдруг оказался самым эффективным. Аннигилятор Самуэля лег ко мне в ладонь.
– А вот теперь поговорим, – устало сказал я.
Развернул, бросил в кресло.
– И только дернись!
Чем бы привязать? Не уверен, что поможет. Но так спокойнее.
Держа его под прицелом, осторожно подошел к окну, содрал веревку со штор. Пойдет!
Мой враг кажется пришибленным и не сопротивляется. Я прочно притянул его руки к подлокотникам кресла. Он поднял голову. Я поймал взгляд. Пожалуй, страха нет – только обреченность.
Я отошел на пару шагов, повернул к нему стул. Сел, положив на колени Иглу Тракля.
– Как вы меня нашли? – спросил я.
Он усмехнулся.
– Не ожидал от тебя такого простого вопроса. Ты работал на Анахате. Только слепой мог не заметить выплеск энергии четвертого уровня.
– На чем работал?
– Ты даже этого не знаешь? Анахата – чакра сердца.
– Никогда не увлекался йогой, – сказал я.
Действительно не увлекался, хотя, кажется, испробовал все. Йога казалась мне чем-то типа руководства по оздоровлению, а эту роль прекрасно выполняли биомодераторы. Я более склонен верить технике, чем восточным учениям.
– Кто он тебе? – спросил он. – Мужик, которого ты штопал?
– Не важно.
Видимо, я поморщился или как-то иначе выдал свое отношение к Герману.
Самуэль усмехнулся.
– Значит, враг. Ну, тогда мы нарвались. Впрочем, и так ясно.
– Что ясно?
Он закрылся, замкнулся в себе, улыбка осталась на губах безжизненной гримасой.
– Этого я не скажу. Не бойся, объяснят.
И я понял, что добровольно он больше ничего не скажет. Попробовал дотянуться до его сознания – стенка. Ну, еще бы!
Он почувствовал и усмехнулся.
Я знаю несколько способов заставить человека говорить, хотя от их применения с души воротит. Проще всего применить биопрограммер. Перепрограммирование биомодераторов может вызвать любую боль. В том числе иллюзорную. Вытерпеть ее невозможно. Ущерба для организма никакого. Последнее – великое оправдание для того, кто допрашивает. Но биопрограммера у меня нет.
Есть способ более изуверский и не менее эффективный. Игла Тракля вполне подойдет.
– Сними сапоги, – приказал я.
Он посмотрел недоуменно. Значит, нет у тебя военного опыта. Впрочем, и мне не приходилось применять это на практике. Слава богу!
– Давай! Давай! – прикрикнул я, помахивая аннигилятором.
С души воротит уже сейчас. Видимо, он заметил мою тщательно скрываемую неуверенность и не торопится.
– Ты хочешь, чтобы я их сжег? – спросил я.
Луч аннигилятора скользнул по голенищу. На самой малой мощности Иглой Тракля можно нарезать хлеб тонкими ломтиками, причем сразу поджаренными.
Черная кожа исчезла, будто испарилась, он взвыл от ожога.
– Ну?
– Сейчас! Сейчас!
Он остался босиком, в одних носках.
– Что ты собираешься делать?
– Носки тоже, – сказал я.
– Тогда развяжи, – усмехнулся он.
– Обойдешься. Это вполне можно сделать без помощи рук.
Я посмеялся над парой неудачных попыток, но задача и впрямь оказалась выполнимой.
– Ну, теперь что? – спросил он.
– А теперь я буду отстреливать у тебя по одному пальцу, пока ты не скажешь все. Еще ни один человек этого не выдерживал.
Он хмыкнул.
– Два часа назад ты лечил здесь своего врага. И ты считаешь, что после этого я поверю, что ты будешь отстреливать мне пальцы?
– Герман мне не враг, – сказал я. – Он друг моего отца.
Он поморщился.
– Кого ты хочешь обмануть?
Я не ответил. Направил тонкий ствол аннигилятора ему на мизинец, тщательно прицелился.
– Знаешь, – сказал я. – Ведь ущерб для организма минимальный. Без одного пальца на ноге вполне можно жить, а до второго мы вряд ли дойдем.
Но его и так понесло:
– Ты не умеешь врать! – он изо всех сил старается выглядеть спокойным, но я чувствую, что сейчас скажет лишнее, сам того не желая. – Не можешь ты врать! Ты инициирован цертисом. У тебя верхние каналы пробиты! Никто не может работать на восьмом уровне без инициации.
Я слушаю, всего лишь не перебиваю.
– На восьмом уровне, значит? – задумчиво повторяю я. – Что же вы избегаете инициации?
Он снова закрылся, молчит.
– Я жду!
Выполнять угрозу крайне не хочется. На каком-то глубинном уровне не хочется, словно кто-то держит руку и не дает нажать на курок.
– Вот! Вот! – усмехается он. – Связавшись с цертисом, ты обрел силу, но утратил свободу.
И я жму, почти через боль, ломая себя, скручивая в дугу. Аннигиляционный заряд активизируется на его мизинце. Дымится и испаряется кровь. Он кричит.
– Вот так! – говорю. – Я свободен!
И чувствую себя гаже некуда.
– Сволочь! – с трудом говорит он, и конец слова теряется и обращается в стон.
По его телу проходит дрожь. Дрожат руки. Он откидывается назад, запрокидывает голову.
Хрипит:
– Сволочь! Сволочь!
Я вскакиваю с места, еще не понимая, что происходит. Его окружает красное сияние, по которому идут алые волны, и веревка начинает дымиться. Тело бьется в конвульсиях в такт этим волнам.
Аннигилятор падает на стул, я поднимаю руки над своим врагом и вызываю зеленое пламя. Я не осознаю, что делаю, это почти на уровне инстинкта. Но зеленое сияние разгорается чудовищно медленно, я уже понимаю, что не успею.
Его тело вздрагивает в последний раз, веревки вспыхивают и осыпаются пеплом. На миг я пугаюсь, что он освободится, что это хорошо продуманный спектакль, манифестация силы с одной целью – вырваться, но его тело вспыхивает вслед за веревками.
Белый огонь. Он исчезает, словно от выстрела аннигилятора. Только пепел и обугленное кресло.
Минуту я стою над тем, что не заслуживает даже имени останков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113