– Я никого не убивал, – сказал я.
– Я в курсе. Но постановка вопроса почти такая же. Приговора мы избежим вряд ли, хотя, конечно, поборемся. Поэтому наша задача добиться минимального срока при максимальной защищенности в Центре. То есть найти честного психолога для нас почти так же хорошо, как найти честного судью. Евгений Львович – идеальная кандидатура. Я с ним работала – знаю. Анри мы спасали вместе. Так что давай я с ним поговорю, может быть, он еще согласится. Ты хоть вежливо отказал?
– За кого ты меня принимаешь? Я послал его в высшей степени куртуазно. Не думаю, что он обижен. Но согласие на лечение до приговора означает признание вины. Для меня это неприемлемо. Так что пока никакой психологии. Потом – ладно. Пусть будет Ройтман.
Она вздохнула.
– Понимаю, договорились.
И вот теперь я сижу и жду предстоящего свидания с Евгением Львовичем.
Лететь недалеко. Полчаса от Кириополя.
Дверь открывается, нас вызывают в коридор, где уже ждут двое тюремщиков. Если свести мне руки за спиной так, чтобы браслеты соприкоснулись, между ними протянется короткий полупрозрачный шнур, который не в состоянии разорвать ни один человек на свете. Знания об этом у меня теоретические, меня не считают опасным, так что руки свободны.
– Пойдемте, Леонид Аркадьевич, – говорит один из караульных.
Мы поднимаемся наверх, на крышу тюрьмы, двери тают перед нами по сигналу с перстня связи одного из охранников. И мы с Жанной и тюремщиками входим в шлюз. Двери за нашими спинами появляются вновь, и только тогда исчезает дверь перед нами, и мы выходим на посадочную площадку, обнесенную по периметру вогнутым стеклянным забором – высота метров пять. Хрупкость этого сооружения обманчива не менее чем свобода моих рук: стекло бронированное.
Нас уже ждет гравиплан.
– Добро пожаловать, Леонид Аркадьевич, – приглашает тюремщик.
Я заставляю себя не реагировать на издевательский тон. За полгода в заключении я привык упражняться в смирении.
Оказываюсь на сиденье между двумя охранниками, впереди, рядом с пилотом, садится Жанна.
Под нами проплывают красные крыши пригородов Кириополя, шумит лес, накрапывает первый осенний дождь. У меня захватывает дух, и голова кружится, как от отравления кислородом. Полгода я не видел такого простора, такого неба, такого солнца над головой.
Эта радость мне на полчаса. Говорят, в Центре легче, чем в тюрьме. Просторнее, камеры не запираются, можно свободно общаться и ходить без конвоя в пределах блока.
Мы снижаемся к белому прямоугольнику Центра. Ни одного окна наружу, все – во внутренний двор. Он довольно большой и разделен на несколько секторов. Ветер шевелит листву деревьев, умытую дождем.
Мне бы только дожить до весны, думаю я. Только вдохнуть запах земли, воскресшей после зимних холодов и ненастья. Только дожить…
Садимся на крышу Центра, и мне приказывают выйти.
Нас уже ждут.
Меня передают охране Центра. Сцена напоминает обмен военнопленными на государственной границе в каком-нибудь старинном фильме.
– Встаньте сюда, Леонид Аркадьевич, руки в стороны, – приказывает толстый охранник с бульдожьим лицом.
Я встаю в позу распятого Христа, и он проводит мне по бокам пластиной детектора.
– Повернитесь!
Поворачиваюсь, и процедура повторяется.
То, же самое проделывают с Жанной, она улыбается, кивает мне: «Все в порядке».
Проходим через шлюз.
Спускаемся вниз в длинный коридор.
Еще один шлюз с обыском.
– Три линии обороны! Мышь не проскочит.
– Вы собираетесь бежать? – строго спрашивает Жанна.
– А что, это выход, – усмехаюсь я.
Плохой, конечно, выход. Скрываться от властей и полностью потерять надежду на возвращение имущества, положения в обществе и доброго имени. Но все же это шанс остаться собой. После первого же сеанса биопрограммирования мне не захочется отсюда уходить.
– Это не выход, – четко разделяя слова, говорит Жанна.
У выхода из шлюза нас ждет Евгений Львович Ройтман.
– Доброе утро, Леонид Аркадьевич! Доброе утро, мадемуазель де Вилетт!
У него характерный тессианский выговор. Насчет доброты утра можно поспорить.
Кивает охранникам.
Мы поворачиваем направо, идем по коридору мимо разноцветных металлических дверей с различными буквами. Останавливаемся возле белой с литерой А. Она тает перед нами, и мы попадаем в очередной шлюз. Их количество начинает меня смешить. За шлюзом еще один коридор.
– Леонид Аркадьевич, вам сюда, – говорит Ройтман.
Открывает дверь в комнату, напоминающую медицинскую лабораторию.
– Заходите!
Светло-бежевый пластик на стенах, в центре – нечто похожее на операционный стол. В груди холодеет. Камера для биопрограммирования.
Он касается рукой стола.
– Камзол снимайте и ложитесь!
Я медлю. Меня охватывает паника. Кричать? Умолять не делать этого? Пытаться вырваться? Глупо и бесполезно.
Ройтман выжидающе смотрит на меня, наконец строго спрашивает:
– Мне вызвать охрану?
Охрана осталась за дверью.
– Лео, это штатная процедура, – говорит Жанна.
Я скидываю камзол, вешаю на стул у стены.
– Ну, слава богу! – говорит Ройтман. – Вы же взрослый, разумный человек, а ведете себя, как нашкодивший подросток. Сюда!
Он помогает мне лечь.
– Руки вдоль тела. Вот так.
Браслеты касаются таких же молочно-белых квадратов на столе и прирастают к ним.
Я понял, что мне это напоминает: холодный расплавленный воск, способный мгновенно застывать по приказу тюремщиков.
Ройтман надевает мне на палец кольцо, похожее на допросное, а потом что-то делают с браслетами, так, что я чувствую, что сигнал от биомодераторов проходит, контакт есть, и даже ощущаю далекое присутствие Сети.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113