Включила музыку.
– … Умершие во сне не заметили, как смерть закрыла им очи, – запел Бутусов. – Умершие во сне коротают за сплетнями долгие ночи.
Умершие во сне не желают признать, что их слопали мыши.
Умершие во сне продолжают делать вид, что они дышат…
Холодная волна накрыла Ларису с головой. Она опустила руку с тлеющей сигаретой.
– …Боже мой, не проси танцевать на погосте! – пел Бутусов голосом, отчего-то ужасно похожим на голос Ворона, или сам Ворон пел песню Бутусова. – Боже мой, говори, по возможности, тише!
– Вы что, меня предупреждаете? – растерянно спросила Лариса Бутусова и Ворона вместе.
– Умершие во сне не видят, как черви изрыли их землю.
Умершие во сне продолжают делать вид, что они дремлют… – пел чудесный голос встревоженного друга.
Лариса рывком протянула руку и выключила музыкальный центр. Оператор тут же поставил только что смонтированную ленту – эти мертвенные лица, бледные, пустые, бугристые, с мутными голодными глазами… Умершие во сне продолжают делать вид, что они дышат…
Какими способами можно убедить капризных девушек выполнить долг перед солидной фирмой?
Кошка сдохла, хвост облез, кто промолвит, тот и съест. Ни в коем случае не заказывать в зале блюда и напитки. Поужинаем вместе?
Лариса встала, шатнулась, чуть не упала, ушибла бедро о край кухонной мойки, налила себе почти полстакана виски и выпила залпом. Тяжело опустилась на стул, чувствуя во всем теле горячую ватность. Облокотилась на стол и положила голову на руки…
…Она вошла в полутемный коридор, выложенный кафелем, с тусклой лампой дневного света, с полом в выщербленных каменных плитках. У стены стояла больничная каталка с телом, прикрытым простыней – и это было тело охранника, потому что из-под простыни торчали его начищенные ботинки. Охранник был мертв, но караулил, выжидал момент, когда Лариса подойдет поближе, чтобы…
Чтобы – что?
Он был ужасно голоден.
Лариса замерла в тупом беспомощном оцепенении. Двери в коридор распахнулись, мертвый Ворон в черном свитере и джинсах, в которых его хоронили, протянул ей руку и крикнул:
– Ларка, бежим отсюда!
Они выскочили через какое-то место, напоминающее операционную – может, зал для вскрытий – и другой коридор, заставленный каталками с голыми трупами, на грязную лестницу, а потом – на ночную улицу. Пальцы Ворона были холодны и тверды, как резина на морозе, но от него исходила какая-то странная, тяжело описуемая теплая сила – и Лариса не выпускала его руки.
Они пробежали больничный двор, в котором стояли заиндевевшие «РАФы» скорой помощи, попали на кладбище, прекрасное морозной ночью, как парк, освещенный холодной луной, пробежали его насквозь; Лариса задыхалась от жестокого мороза, дыхания Ворона было не видно или он не дышал…
Улица около кладбища была пуста, и Ворон обернулся к Ларисе, улыбнулся и подмигнул, и она поняла, что опасность почти миновала, но тут шикарный черный лимузин, похожий на катафалк, на дикой скорости вылетел из-за угла прямо на них. Лариса успела увидеть расширенные вишневые зрачки Ворона, в последний момент перед тем, как он выдернул руку и оттолкнул ее в сторону.
Падая, Лариса еще видела, как тело Ворона врезалось в ветровое стекло и скатилось под колеса, и слышала визг тормозов и хруст костей, и водитель притормозил, остановив задние колеса на переломанных ребрах Ворона, и, опустив стекло, улыбнулся.
За рулем сидел Эдуард.
Лариса проснулась от собственного крика. Еле-еле брезжил рассвет. Все кости ломило от неудобной позы; голова раскалывалась, но была на удивление ясна. Лариса не без труда добрела до ванной, чтобы принять душ. Некоторое время постояла перед зеркалом, разглядывая черные круги под собственными глазами. Усмехнулась, ушла в кухню варить кофе. Она пила кофе в тишине, так и не осмелившись включить музыкальный центр. Потом закурила и задумалась.
Ты с ума сходишь, сказало новое «я». И скоро сойдешь такими темпами. Только сумасшедшие во всем видят тайные знамения. Знаешь, милочка, в чем твоя беда? Ты никак не можешь смириться с тем, что твой парень мертв. Что нет его уже. Нигде. Вот это тебе надо принять. А ты слушаешь психов и сама потихоньку дуреешь. И от тоски готова принимать галлюцинации за откровения свыше.
Я, действительно, не могу смириться, сказало старое «я». Я неверующая, но я не верю и в это «нигде». И он был не только моим парнем, видишь ли. Он был моим другом, моим близким другом – многие женщины могут таким похвастаться?! Мы были двумя бойцами в одном строю, мы дрались за себя, сколько могли, нас не понимали, нас принять не хотели, нас слишком мало любили, а мы спиной к спине дрались за право быть услышанными и увиденными… и любимыми… и я выжила, а он погиб. Мужчины не так терпеливы и терпимы, им конформизм ненавистен, они смиряться не умеют… и он использовал героин, как обезболивающее, когда открывались раны.
Нас одними сапогами пинали.
У меня, вероятно, может быть муж, могут быть дети, но у меня больше не будет Ворона, вот в чем дело. Поэтому…
Поэтому в жизни нет никакого смысла, ты хочешь сказать?
А какой? Есть, спать, может быть, еще и трахаться, танцевать для этих уродов под потрясающую музыку Ворона, которую они не то, что слышать – видеть аудиокассету с ее записью не достойны… и еще – терпеть то снисходительно-похотливо-добродушное отношение, какое ты всегда получаешь от мужчин, если ты женщина, если ты красивая женщина, если ты имеешь несчастье родиться блондинкой.
Что можно увидеть в глазах блондинки? Заднюю стенку черепа. Будь оно все проклято!
Ух ты! Тогда пойди да и повесься, бедняжечка, съязвило новое «я».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84