Имелась еще одна цель, которую никто не называл, но она всегда была главной. В стенах педагогического учебного заведения, преимущественно женского по составу, курсанты подбирали себе боевых подруг и заключали с ними браки.
Ирма была круглолицей, хорошо сложенной пышечкой из семьи учителей. Она училась на отделении языка и литературы, любила говорить на возвышенные темы, с придыханием произносила имена Павки Корчагина, Алексея Мересьева.
Лукина мало волновали проблемы идеалов в современной литературе. Он с удовольствием читал книги из серии военных приключений, которые печатали «Воениздат» и журнал «Советский воин». Оказываясь с Ирмой наедине, он старался побыстрее от бесед о возвышенном перейти к разговору руками. Ирма умело изображала девичью неприступность, и добиться от нее благосклонности Алексею удалось не сразу. Он долго пытался забраться подруге под платье, но та с завидным упорством отбивала его атаки. Впрочем, нет таких крепостей, которые нельзя взять осадой.
После долгих усилий настал момент, когда руки Алексея прорвались под легкую ткань, и нервные пальцы начали искать застежку бюстгальтера. Ирма вдруг оттолкнула его и недовольно проговорила: «Погоди. Я сама. Ты, медведь, оборвешь мне все пуговицы».
Что-то щелкнуло, и подпруга ослабела. Рука Алексея жадно ухватила прекрасный, зрелый теплый плод, гениально созданный природой, и сжала его. Ирма с притворным неудовольствием и осуждением сказала: «Доволен? Дорвался?»
Они решили сочетаться браком: в Тьмутаракань офицеру одному ехать не пристало.
В училище Лукина научили многому, но даже умудренные жизнью преподаватели (впрочем, может, они и не были такими уж умудренными?) не объяснили курсантам, что, выбирая жен, до свадьбы стоит познакомиться с будущими тещами, дабы лучше представить, какими со временем станут их собственные супруги.
Лукин подобной рекогносцировки заранее не провел и увидел мать Ирмы уже после похода в загс. Анна Ивановна заведовала начальной школой и была женщиной щедрых форм. Природа для нее ничего не пожалела — ни роста, ни объемов, ни образующих фигуру мягкостей. Всей своей конструкцией она походила на дирижабль, который поставили на попа. В большом теле — большой объем страсти.
При жизни мужа Анна Ивановна в какой-то мере еще скрывала свои увлечения на стороне. Правда, несколько раз попадалась на горячем, была изрядно колочена мужем-математиком, но зато, оставшись вдовой, отыгралась за все упущенное. Временные мужья стали в ее жизни явлением постоянным. Правда, первыми сбегали от Анны Ивановны они сами. Не у каждого мужчины надолго хватает сил крепко обнимать и ублажать пылкую страсть стокилограммовой вдовушки.
Знание таких подробностей скорее всего не изменило бы планов Лукина на женитьбу, но задуматься кое о чем помогло. Впрочем, и это скорее всего домысел. Учитывать наследственность — собственную и чужую — нас никогда не учили, и делать этого мы не умеем.
А генетика, выбрав подходящий момент, идет на прорыв.
Уже на втором году супружества Ирма поплыла — стала полнеть, терять девичью стройность, обленилась, бросила работу.
Второе наследственное качество — появление больших страстей в большом теле — ждать себя не заставило. И, как всегда, для мужа такое открытие явилось полной неожиданностью.
В один из летних дней, когда парашютно-десантный батальон, в котором Лукин командовал взводом, собирался на прыжки, лейтенанта вызвали в штаб полка и приказали срочно ехать в командировку. Ему поручалось получить в арсенале и привезти в часть партию новых автоматов. Оформив проездные документы, Лукин отправился домой собрать чемодан.
Автобусом он доехал до окраинной улицы городка, где располагались дома, принадлежавшие квартирно-эксплуатационной службе гарнизона. Лукин жил в сборно-щитовой избушке, рассчитанной на две семьи. Домику было по меньшей мере уже лет двадцать, и офицеры по заслугам именовали подобное сооружение «сборно-щелевым». Для утепления все пустоты в двойных стенах при строительстве забили теплоизоляцией, и она стала удобным прибежищем для мышей. По ночам грызуны шебаршили так, что казалось, дом вот-вот рассыплется. Тем не менее офицерам, не избалованным жилищными благами, своя квартира казалась пределом мечты.
Мой дом — моя крепость. Входя к себе, Лукин испытывал приятное чувство возвращения в родную гавань. Открыв наружную дверь ключом, он пересек полутемную прихожую. Легко миновал полосу малозаметных препятствий — ведро с водой (водопроводная колонка находилась на улице), оцинкованный бак для кипячения белья и коляску с хозяйственной сумкой для перевозки овощей. Ничего не задел, ничем не грохнул. Вошел в кухню и остановился в недоумении. Из спальни слышались вскрики Ирмы.
Сдавленные, полные страдания. Что же могло случиться? Когда он уходил, с женой все было нормально. Заболела? Упала и побилась? Сломала ногу и не может подняться? Мысль о возможном несчастье была единственной, пришедшей на ум в ту минуту.
Лукин толкнул запертую дверь коленом. Она распахнулась. Увиденное заставило Лукина на миг застыть на пороге.
Возле семейной кровати на пушистом коврике, который они вместе купили на рынке, в позе скачущей лошадки стояла нагая Ирма. А на ней, как лихой наездник, в такой же степени обнаженный, как и она, восседал тщедушный мужичонка. Он тяжело дышал, дергался, изображая бешеную скачку, и при каждом его рывке Ирма вскрикивала и стонала.
Лукин шагнул вперед, схватил голого мужичка за шкирман, как котяру, забравшегося в хозяйскую сметану, и швырнул в угол. Тот скользнул голым задом по полу, шмякнулся спиной о стену и остался лежать в позе лягушки, распластавшей ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111