— Хочешь выпить? — он указал на бутылку с минеральной водой.— Воздержусь, — Шанцев осторожно опустился в кресло, уже этим выражая уважение хозяину и признавая его первенство. Хотя смертельно хотелось ему просто упасть на мягкое податливое сидение и провалиться в него до самого пола.Бевзлин выглядел беззаботным, смешливым, его белые зубы сверкали, глаза светились участием, легкая свободная одежда создавала впечатление молодости и уверенности. Но Шанцев знал, хорошо знал, насколько все это далеко от истинного Бевзлина. А впрочем, нет, он и истинный был такой же, смешливый и легкий в поведении, но это не мешало ему принимать решения, которые не то чтобы оказывались жестокими или безжалостными, просто они были нечеловеческими. Он не обладал качествами, которые принято ценить — сочувствие, готовность помочь или хотя бы понять. Бевзлин не умел прощать, не то чтобы не хотел, не умел. Его решения были быстры и правильны, но опять же с точки зрения робота, который выбирает наиболее рациональный путь, не считаясь ни с чем, кроме конечного результата.— Говори, Шанец... Слушаю.— Этот старик, который зарезал двух наших ребят...— Я уже принял меры. Его нет.— Знаю... Следователь доложил.— Следователь? Он наш человек?— Не думаю.— Мешает?— Пока нет... Но может.— Помочь убрать?— Рановато... Пока он ничего не сделал. Но заинтересовался. Его человек работает в домоуправлении... Выясняет, какие квартиры кому принадлежали, с каких пор, на каком основании.— Ишь ты! — не столько возмутился, сколько изумился Бевзлин.Любознательный, значит?— Да. Очень. Дело еще вот в чем... Он успел раскрутить старика. И теперь, вполне возможно, знает гораздо больше, чем ему положено.— Шустрый, значит? Наш пострел везде поспел? — весело спросил Бевзлин.Сказано, давно сказано, еще в Библии... Знания рождают скорбь. Чем больше знаний, тем больше скорби.— Хорошая мысль, — согласился Шанцев.— Ты с ним разговаривал?— Да.— Он как, поддающийся?— Мне показалось, что с ним можно договориться... Но слава у него дурная.— Патриот?— Энтузиаст. Фанатик.— Законы уважает?— Не всегда... Иногда не прочь все законы послать подальше и сделать, как сам считает нужным.— Это же прекрасно! Значит, наш человек!— Сомневаюсь, Толя... Сомневаюсь.— Кто его окружает?— Есть жена...— Хороша собой?— Достаточно хороша.— Лишить жены. Хотя бы на время. Эти следователи очень привязчивы, они страшно переживают, когда лишаются детей, жен, любовниц... Еще кто есть?— Друг, директор гастронома...— Хороший гастроном?— Ничего... В порядке заведение.— Купи его. Не нужен ему гастроном. Перебьется.— Есть парнишка... Помощник, юный друг, как говорится.— Пусть исчезнет! — рассмеялся Бевзлин. — Для начала. Тебя что-то смущает?— Толя, послушай меня... Я навел справки об этом Пафнутьеве. Крутой мужик, оказывается. Он побывал в хороших переплетах...— Круче нас с тобой? — радостно удивился Бевзлин. — Неужели такое возможно?— Не круче, конечно...— Но где-то рядом? — подсказал Бевзлин. — Слушай меня, Шанец. Если он крутой, но не наш — убрать. Если крутой, но наш — приблизить, нагрузить работой, поощрить. Ведь он начальник следственного отдела? Хорошо бы на этом месте иметь своего человека, а?— Хорошо бы, — согласился Шанцев.— Значит, так... При малейшем сомнении — убирай. Без следов. По нашему законодательству, если есть труп — есть убийство, если трупа нет, то и убийства нет. Помочь? — Бевзлин улыбнулся белозубо, широко.— Справлюсь, — Шанцев прекрасно понимал, что за предложением помощи скрывается обыкновенное подзуживание, подзадоривание, которое не будет продолжаться слишком долго. Бевзлин хочет убедиться — действительно ли он справится или же ему придется помогать. Знал Шанцев — дорого обходится помощь Бевзлина, слишком дорого для любого, кто на нее соглашается.— Еще... Он знает только о старике и обо всем, что с ним связано? Больше он ничего не знает?— Я подробно с ним поговорил. Ни малейшего намека на остальное не было. Он бы дал понять. Очень уж хотелось ему прищучить меня... Нет, он бы не удержался.— Хорошо. Приму меры. Но основное лежит на тебе. Вопросы есть?— Вопросов нет.— Будь здоров, дорогой друг! — весело рассмеялся Бевзлин и, легко, пружинисто поднявшись из кресла, протянул Шанцеву узкую ладонь. * * * Андрей не сразу понял, что с ним происходит. Какая-то непривычная раздраженность сменялась неуверенностью, уже вернувшись вечером домой он неожиданно спохватывался, одевался и выходил в весенний город. Мать смотрела на него озабоченно — она тоже не понимала, что с парнем. Отшагав по улицам час-полтора, Андрей возвращался молчаливый и сосредоточенный, быстро принимал душ и ложился спать, так и не обронив ни слова.— У тебя все в порядке? — спросила как-то мать, не выдержав тягостного его состояния.— Конечно, нет, — улыбнулся Андрей. — Разве может быть у человека все в порядке? Так не бывает.— Что-то тебя водит, Андрюша...— Поводит-поводит и перестанет, — успокоил он мать и, коснувшись рукой ее плеча, ушел в свою комнату. И только там, наткнувшись взглядом на фотографию женщины, он как бы встряхнулся. И понял, что дело в ней, в этой красавице со строгим, печальным взглядом, обнаженной грудью и распущенными волосами. Андрей взял портрет в руки, всмотрелся в ее лицо, глаза и вдруг осознал, что, никогда не видя ее живой, смертельно по ней соскучился, что хочет ее видеть.Так бывает — замкнутая жизнь рождает в юных душах желания, на первый взгляд, странные, хотя на самом деле ничего столь уж удивительного не происходит — женщина понравилась Андрею настолько, что он, похоже, влюбился.Ну, что ж, влюбляются в актрис, в актеров, дело обычное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86