— Вы меняетесь прямо на глазах, Павел Николаевич! Это радует.— Стараюсь.— До скорой встречи, Павел Николаевич, — сказал Бевзлин.— До скорой встречи, — проговорил Пафнутьев в трубку, из которой уже неслись короткие гудки. И только после этого, совершенно обессилевший, тяжело опустился в кресло. Подняв через некоторое время голову, он тяжело вздохнул.Предстоит большая работа.— Поработаем, — откликнулся из темноты Андрей. * * * Наутро Пафнутьев пришел в кабинет более обычного сонный, более обычного непричесанный и какой-то ссутулившийся. Он почти не спал в эту ночь. Сначала Вика, рыдая и повторяясь, рассказывала о том, как, открыв дверь своим ключом и войдя в квартиру, она застала толпу народа, а в спальне на их кровати, не раздеваясь, в плаще сидел какой-то моложавый тип и пил шампанское из ее бокала.Вся квартира была в полном смысле слова загажена, и вычищать ее пришлось чуть ли не до рассвета. И только потом Пафнутьев смог прилечь и поспать два часа, да и то он постоянно просыпался, прислушивался к каким-то невнятным звукам, хотя раньше никогда их не замечал. Вика расталкивала Пафнутьева, едва хлопала дверь подъезда, раздавались гудок машины или громкий голос во дворе.Когда Пафнутьев уже сидел одетый на кухне и пил крепкий чай с лимоном, раздался звонок.— Звонят! — прошептала Вика, не смея прикоснуться к трубке.— Надо ответить, — с хмурой рассудительностью проговорил Пафнутьев и, пройдя в комнату, поднял трубку.Звонил Бевзлин.— Доброе утро, Павел Николаевич! — раздалось радостное приветствие.Чувствовалось, что отдохнул Бевзлин куда лучше, чем Пафнутьев. — Как вы себя чувствуете?— Спасибо, хорошо.— Извините, что повторяюсь, но мне бы хотелось надеяться, что вы сделали правильные выводы из нашего вчерашнего разговора?— Можете в этом не сомневаться, Анатолий Матвеевич.— И в дальнейшем у нас с вами не будет неприятностей?— Как я могу это обещать... Это не в моей власти.— Но усилия приложите?— И в этом не сомневайтесь.— Знаете, Павел Николаевич, в ваших словах мне все время видится второе дно... Вы отвечаете не только на мои слова, но и еще на какие-то свои мысли...Вам не кажется?— Мало ли чего мне кажется... В данный момент мне кажется, что я опаздываю на работу.— Так есть второе дно?— И третье тоже.— Вы шутник, Павел Николаевич!— Тем и жив.— Вы заметили, что я ничего не говорю о вашем водителе?— Заметил.— Считайте, что его нет.— В каком смысле?— В прямом. Я не делаю намеков, не говорю иносказательно, не пытаюсь дать понять, я всегда говорю прямо и открыто.— Это делает вам честь. А как поживает белый «мерседес»?— Я вижу, вы тоже не склонны выражаться намеками... «Мерседес» восстановлению не подлежит. А если его и отмоют, то сесть в него я все равно не смогу. Он всегда для меня будет вонять городским говном. До тех пор, пока ваш водитель... Вы меня поняли?— Да. И после этого запах говна в вашем «мерседесе» исчезнет? Или вы перестанете его замечать?— Там воцарится другой запах. Более мне приятный.— Какой, интересно?— Говно можно смыть только кровью, Павел Николаевич.— Мысль интересная. Я ее запомню. Похоже, не только говно, но и все остальное вы предпочитаете смывать исключительно кровью.— Забавное наблюдение, — усмехнулся Бевзлин. — Я как-то не задумывался об этом... Может быть, вы и правы. Знаете, какой вывод я сделал из этой нашей беседы?— Скажите, пожалуйста, буду премного благодарен.— Дерзите, Павел Николаевич. Следовательно, урок не усвоили. Проявляете непокорность, оставляете за собой право поступать, как считаете нужным... Кровь играет в ваших жилах, Павел Николаевич?— Да, пока она еще там.— Кто? — не понял Бевзлин.— Кровь.— А! — Бевзлин рассмеялся. — Шутите? Это хорошо! Прекрасное качество. Павел Николаевич, вы поставили меня в сложное положение... Я не могу жить спокойно в этом городе, пока вы сидите в своем кабинете. И потому вынужден спасаться.— Хотите написать явку с повинной?— Чуть попозже, Павел Николаевич, чуть попозже... — голос Бевзлина сделался холодньм, из него исчезли добродушные интонации. — Всего доброго.— Будьте здоровы, — ответил Пафнутьев. — До скорой встречи, — не удержался он от обычного своего прощания.И положил трубку.И вернулся на кухню допивать свой чай.— Что он сказал? — спросила Вика — она стояла рядом и слушала весь разговор.— А! — Пафнутьев махнул рукой. — Дурака валял.Такой разговор состоялся утром, и хмурый, нечесанный Пафнутьев, нависнув над своим столом, медленно перебирая слово за словом, все больше убеждался — схватки не избежать.— Можно? — в дверь заглянул Андрей.— Входи. Дома ночуешь?— А где же еще?— Завязывай. Сегодня утром звонил Бевзлин... Он сказал, что тебя уже нет.Кровью, говорит, буду отмывать свой «мерседес».— Значит, достал я его.— Да, это тебе удалось. Теперь вот что... Дуй к Овсову, забирай младенца и вези вот по этому адресу, — Пафнутьев набросал на бумажке несколько слов.Спросишь Антонину Ивановну... Ей и вручишь. Бумажку тут же проглоти. Адрес забудь.— Так круто?— Видишь ли, охота идет не только за тобой, но и за младенцем... Он может выступить в качестве вещественного доказательства, если ты мне позволишь так выразиться. В нем, в младенце, остались следы предварительной обработки.— Значит, и на этом зарабатывают...— И очень неплохо. Если, конечно, удастся переступить через кое-что в себе самом. Товар хорошо сохраняется, причем, с каждым днем цена его растет. Стоит он... Ничего он не стоит. Сообщат матери, что умер ребенок, она поплачет-поплачет да и успокоится. Нового зачнет. А многие мамаши и рады избавиться — эти европейско-американские хмыри с помощью российского телевидения убедили их, что живут они хуже некуда, что ребенка позволить себе не могут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86