— Слышал, — кивнул и милиционер, одергивая китель.— Присоединяйтесь, — женщина молниеносно вынула из тумбочки третий стакан, не очень свежий — мимолетно отметил Пафнутьев как бы даже помимо своей воли.Тяжело пить из такого стакана — между гранями на дне скапливается всякая грязь от жирных пальцев, помидорного сока, колбасных отложений. Правда, все это с внешней стороны, но, когда пьешь, грязь видна увеличенно, дно стакана становится лупой.— Спасибо, только что от стола, — отказался Паф-нутьеь, но его уже не слушали. Милиционер придвинул ему самый красный кусочек помидора, женщина плеснула в стакан водки, наполнив его почти наполовину. Неважная водка, отметил про себя Пафнутьев, но в смеси с финской, которой его угостил Овсов, авось, она окажется и не столь смертельной, не столь. — Ну, что ж... Тогда за содружество трех ветвей власти! — брякнул Пафнутьев и даже сам удивился ловкости, с которой у него вырвались эти слова. «Мастак ты, Паша, стал тосты толкать, не каждый за тобой угонится, не каждый».Стаканы глухо звякнули, и все трое выпили. «Может быть, водка отмоет помаду с ее зубов», — успел подумать Пафнутьев, но, когда женщина выпила и улыбнулась, он убедился, что надежды его были напрасны — зубы у нее сделались еще краснее, теперь к ним прилипла еще кожица помидора.— Значит, так, — сказал Пафнутьев, закусив колбасой, которую ему выделили случайные собутыльники. — Самохин. Меня интересует гражданин Самохин Михаил Михайлович.— О, Боже! — простонала начальница. — Опять влип?— Да.— Что на этот раз?— Вчера задержан возле универмага. Продавал девочку. А лицензии на право продажи при себе не имел.— Как не имел? — ужаснулась начальница, имея в виду, что не бывает лицензий на подобную торговлю. Но Пафнутьев пожелал понять ее иначе.— И меня удивило! Ни справки, ни лицензии... Кошмар какой-то! Что происходит в стране?!— Наверное, в роддоме спер, — мрачно проговорил милиционер, из чего Пафнутьев заключил, что парень этот, красномордый и непритязательный, судя по невысокому качеству водки и вампирьим зубам начальницы, знает Самохина достаточно хорошо.— А причем тут роддом? — спросил Пафнутьев.— Роддом у нас за забором... Вот Самохин и взялся по совместительству обслуживать. Он там больше пропадает, чем на основной работе. Вечно у них что-то ломается, ремонт требуется только срочный, терпеть они не могут, дети кричат, матери, естественно, матерятся... И спирт опять же у них бывает, и сестрички бегают по коридорам без присмотра... Вот Самохин там и сшивается. В мастерской не застанешь.— И что... Можно вот так запросто спереть ребенка?— Сами видите, — печально кивнула женщина и разлила остатки водки.Порывшись в тумбочке стола, она вынула еще один помидор, и милиционер тут же разрезал его ножом, сработанным из обломанного полотна. Похоже, заточка была хорошая, из разрезанного помидора не выдавилось ни капли сока.— Будем живы! — поднял стакан милиционер.— Не возражаю, — Пафнутьев чокнулся, выпил, помолчал, прислушиваясь к себе, к тому, как встретил его организм водку. Резких протестов он не услышал и потому с облегчением бросил в рот кусочек помидора. — А где его мастерская, этого Самохина?— Вряд ли вы его застанете там.— Хотя бы отмечусь!— По этой улице двенадцатый дом, — сказала начальница неохотно. — В полуподвале. Кавардак у него там, но вы уж простите... Даже такого сантехника найти непросто... Да, а что с ребенком? — вспомнила она. — Ему удалось продать девочку?— Удалось.— И сколько же он запросил? — спросил милиционер, сдергивая с себя форменный галстук — становилось жарко, а уходить он не собирался.— Три бутылки водки.— Мог и больше запросить, — сказал милиционер раздумчиво, что-то прикинув про себя. — Но это надо на любителя нарваться, не каждый возьмет, покупатель нынче капризный пошел, переборчивый.— Он нарвался, — успокоил его Пафнутьев, поднимаясь. — Спасибо, ребята, было очень вкусно. До скорой встречи! — произнес он обычные свои прощальные слова, но начальница поняла его буквально.— Вы еще придете к нам?— Обязательно.— Ждем, — она улыбнулась со всей доступной обворожительностью, даже привстала, но Пафнутьев поспешил к выходу, чтобы не видеть еще раз жутковато-красноватую улыбку домоуправительницы. * * * На улицу он вышел с облегчением. Весна продолжала набирать силу, ручьи радовали глаз солнечными бликами, в воздухе разливался запах теплой коры, оттаявшей земли, в прогретых дворах жгли костры из прошлогодней листвы, просохшего мусора. Запах дыма волновал и тревожил Пафнутьева, будто было ему лет двадцать, будто шел он глупый и влюбленный, раздвигая собой весенний воздух и улыбаясь встречным зажигалочкам, как когда-то называл он юных и дерзких.Но нет, не улыбался Пафнутъев встречным девушкам, никому он в это утро не улыбался, а шел озабоченный и хмурый, глядя себе под ноги и лишь иногда поднимал голову, чтобы взглянуть на номер дома.Сам того не желая, продолжал Пафнутьев странный свой разговор с Шаландой.Жалким показался ему сегодня начальник милиции, беспомощным. Ни былого гонора, ни обидчивости, словно сам, по доброй воле он согласился терпеть все, что о нем скажут, подумают, как с ним поступят. Такое положение не могло продолжаться, что-то должно было произойти. Шаланду нельзя было унижать слишком долго, как бы его не прижали обстоятельства. Никого нельзя унижать слишком долго, это просто опасно. Или же человек взорвется и разнесет все вокруг, или же что-то сотворит с собою. Нынешнее положение Шаланды — шоковое, он наверняка скоро из него выйдет, во всяком случае он уже находит в себе силы, чтобы время от времени посылать Пафнутьеву предупреждающие сигналы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86