Филиппу слышался какой-то шум, напоминавший отдаленный гром. Шум этот приближался, становясь все более внятным и грозным.
– Это барабаны, – озабоченно сказал Лимпиас, – не меньше тысячи.
Вельзер взбежал по склону, чтобы оттуда оглядеть окрестность. Боль делалась нестерпимой. Капта дал Филиппу глоток какого-то горького питья и вложил в рот несколько листочков неведомого растения:
– Пожуй, это кока, она унимает боль.
Грохот барабанов, предвещающих скорое приближение врага, вселял в души испанцев страх.
– Похоже, целое войско, – сказал Филипп. Вернувшийся Вельзер, переводя дух, доложил:
– Тысяч десять. Насколько можно было разглядеть при свете луны, они растянулись на целую лигу.
– Черт меня побери! – вскричал Лимпиас.
– Они совсем близко, – добавил Вельзер, – передовые не дальше полулиги от нас.
– Это и по грохоту слышно, – кивнул Диего де Монтес.
В ночи, наводя ужас, продолжали воинственно грохотать барабаны.
– Бежать, бежать немедля! – вскочил Лимпиас.
– А что делать с губернатором? – спросил капеллан. – Надо унести его.
Сквозь лямки гамака продели длинную крепкую жердь, и Гуттен поплыл по сельве на плечах носильщиков. Рокот барабанов следовал за ними неотступно.
– Догоняют! – закричал Лимпиас. – Живей! Прибавьте шагу!
То ли от горьковатого напитка, поднесенного ему Каптой, то ли от равномерного покачиванья гамака Филипп крепко задремал. Очнулся он уже посреди сельвы. Боль исчезла; барабанов было не слышно, но смолкли и голоса его товарищей. Где-то впереди журчала река, в лицо пахнуло сыростью. Носильщики сделали еще три шага, и Филипп понял, что его опускают на дно челнока. Зазвенел женский смех, кто-то осторожно приподнял Филиппу голову и влил в рот глоток того самого снадобья, которое давал ему Капта.
Он находился в городе с серебряными мостовыми, с прямыми и широкими, как в Санто-Доминго, улицами. Золотое солнце сияло посреди огромной площади, по которой шли женщины – одни только женщины. Иные вели за собой маленьких верблюдов, называемых в здешних краях ламами. Все были обнажены, и лишь правая грудь у каждой была прикрыта золотой изогнутой пластинкой. Из колчанов выглядывали рубиновые острия стрел, и Филипп понял, что попал в страну амазонок.
– Добро пожаловать к нам, великий белый вождь! – приветствовала его высокая женщина. Кожа у нее была иссиня-черная, глаза зеленые, как у герцогини Медина-Сидонии, тело, мягкими изгибами напоминавшее гитару, – как у девицы из Кордовы, голос – как у Каталины де Миранда, высокие монгольские скулы и стройный рост – как у Берты Гольденфинген и жены дровосека.
– Меня зовут Коньори. Я хочу отдаться тебе. Хочу родить дочь – ей в отцы я выбрала тебя. Ты молод, красив и силен. Здесь, на этом ложе, устланном пухом попугаев, я приму тебя. Если зачатое нами дитя родится девочкой, я буду царствовать и дальше. Если же родится мальчик, меня ждет смерть. Приди, чужеземец, соединим наши тела. Когда же ты возвратишься туда, откуда был взят нами, никому ничего не рассказывай: все равно никто тебе не поверит. Скажут, что история твоя – плод воображения, подогретого водкой, кокой и тем снадобьем, что поднес тебе мой невольник Капта. Но в доказательство того, что я не приснилась и не пригрезилась тебе, возьми и сохрани вот это изумрудное ожерелье. Дарю его тебе в обмен на семя твое. По возвращении ты не найдешь Капту, и изумруды эти будут единственным свидетельством нашей любви. Приди же, чужеземец, овладей мною и оплодотвори меня, когда служанки покроют мое тело золотой пылью.
Хриплый голос Диего де Монтеса вывел Филиппа из забытья, когда солнце стояло уже высоко.
– Выспались на славу, ваша милость! И выглядите гораздо лучше. Рана не болит? Завтра совсем оправитесь.
Гуттен поглядел по сторонам. Гамак его был подвешен под деревьями на лесной опушке.
– А где омагуа?
– Всю ночь мы удирали от них. Думаю, оторвались. Уже несколько часов не слышно их дьявольских барабанов.
– А я побывал в…– начал Филипп и осекся. Он поднес руку к груди и нащупал изумрудное ожерелье. Диего сказал ему, что Капта бесследно исчез:
– Сами знаете, какие плуты эти индейцы.
Падре Тудела, слушая рассказ Филиппа, озабоченно хмурил брови.
– Итак, сегодня ночью я побывал в Эльдорадо. Должно быть, этот волшебный край неподалеку отсюда: иначе как смог бы я обернуться туда и обратно за ночь?
Священник потупил взор.
– По крайнему моему разумению, дон Филипп, все, о чем вы мне поведали, привиделось вам во сне. Усыпило же вас снадобье Капты.
– А ожерелье? – запальчиво спросил Гуттен. – Оно мне тоже приснилось?
– Нет, не приснилось. Но это ничего не доказывает, равно как и исчезновение Капты. Я вижу во всем этом искусно проведенную военную хитрость.
– Я вас не понимаю, падре. Поясните, – сказал, приподнявшись, Филипп.
– Да тут и объяснять-то нечего: это уловка омагуа, или инков, или какого-нибудь еще племени, – уловка, придуманная нам на погибель. Они использовали для своей цели и племя Капты, и жителей Макатоа, которые надеялись нашими руками покончить с ними. Подарив вам это бесценное ожерелье, они вдохнули в вас уверенность в том, что вы наяву пережили волшебное и захватывающее приключение. Распалив вашу алчность, они заманят нас в засаду, а заманив, перебьют до последнего человека. Поверьте, дон Филипп, это интрига, проведенная при помощи негодяя Капты. Не мной было сказано: «Остерегайся порабощенных душ!»
– Но как же быть с тем, что я видел и испытал? – воскликнул Филипп. – Как быть с царицей золотого города? Что вы мне на это скажете?
– А вот что, ваша милость: во сне исполняются самые сокровенные наши мечты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123