Возьмись за ум, Филипп!
На пороге показался слуга в ливрее.
– Благородный рыцарь Даниэль Штевар покорнейше просит принять его.
– Даниэль! – радостно воскликнул Филипп. – Зови его немедля.
– Он не один, – поколебавшись, доложил слуга, – с ним какой-то мужлан в рваном платье. Горький пьяница, если судить по его заплывшим глазам и багровому носу.
– Кто таков? – спросил епископ.
– Он назвался доктором Фаустом, но, по крайнему моему разумению, ваше преосвященство, не похож даже на цирюльника.
– Фауст! – гневно вскричал епископ. – Что нужно этому бродяге в моем доме? Пригласи Штевара, а этого – гнать!
– Разреши ему войти, Мориц! – вмешался Филипп. – Я знавал его несколько лет назад. Он пользовался тогда такой славой, что был отмечен самим государем.
– Он пьяница, шарлатан и проходимец, – резко отвечал епископ. – Камерариус его терпеть не может, да и не он один. Все великие ученые и знатоки потустороннего – и Агриппа, и сам Меланхтон – отзываются о нем очень дурно.
– Зависть – оборотная сторона славы.
– Какая слава может быть у человека, которого лакей принимает за бродягу?!
– Может быть, ты и прав, но… позволь мне перемолвиться с ним словом. Ведь он пришел вместе со Штеваром – это неспроста.
Мориц, епископ Эйхштадтский, выпятил нижнюю губу и после краткого размышления кивнул, поднимаясь с кресел:
– Ладно. Пусть войдут господин Штевар и его незваный, нежданный и непрошеный спутник. Но я удаляюсь, ибо не желаю дышать одним воздухом с человеком, продавшим душу дьяволу.
Не успела дверь за ним закрыться, как в комнату вошел Штевар в сопровождении Фауста. Филипп отметил, что чернокнижник постарел и ссутулился со времени их последней встречи, но взгляд у него был все тот же – живой и плутоватый. За ними шел Мефистофель.
– Целую руки вашей светлости! – с шутовской почтительностью воскликнул Фауст.
– Здравствуй, Филипп, – приветствовал Гуттена Штевар. – Мы пришли не просто так, и порадовать нам тебя нечем…
Гуттен смутился и покраснел.
– Доктор Фауст, который сейчас гостит у меня в замке, проведал, что ты собираешься в дальний путь, и с неподдельной тревогой сказал мне: «Что-то мне это не нравится. Позвольте посоветоваться с небесными светилами». Мы припомнили день и час твоего рождения, и доктор Фауст взялся за дело. Ах, да что я тут распинаюсь, – перебил он себя. – Вот он расскажет тебе все лучше, чем я. Говорите, доктор Фауст!
Давно ушли гости, наступила тишина, а епископ Мориц все никак не мог совладать с яростью, охватившей его, когда через неплотно прикрытую дверь он услышал пророчества Фауста. Филипп, съежившись в кресле, молча внимал охрипшему от негодования голосу брата.
– Только Даниэлю Штевару, – кричал тот, – могла прийти в голову мысль просить совета у этого шарлатана!
– Я очень сожалею о случившемся, – уныло и печально ответствовал Филипп. – Штевар был в бешенстве и поклялся, что отныне ноги его не будет в твоем доме.
– Он уже осквернил его, приведя сюда мерзостного колдуна. Боже, страшно представить, что было бы, если бы великий Камерариус столкнулся в этих стенах с Фаустом, злейшим своим врагом!
– А ничего бы не было, любезный мой епископ, – неожиданно раздался чей-то голос, и в дверях выросла фигура рослого и тучного старца в шапке, украшенной множеством монет, ладанок и образков.
– Господин Камерариус! – смешавшись, воскликнул Мориц. – Я не заметил вас…
– Я только что вошел, – снисходительно улыбнулся тот, – и случайно услышал ваши последние слова.
– Садитесь же, – предложил Мориц, указывая на кресло, – я тотчас расскажу вам о нашем происшествии.
– В этом нет необходимости. Я все знаю.
– Но как же возможно такое чудо?
Камерариус, умолчав о том, как гулко отдаются слова в этом доме и как тонки его стены, с важностью отвечал:
– Для Иоахима Камерариуса невозможного нет, в особенности когда дело идет о тех, кто любезен моему сердцу. Вы же именно таковы. Отрешись от ребяческой боязни, Филипп, – ласково добавил он. – Смело отправляйся на поиски Дома Солнца. Я уже говорил и еще раз повторю, что только слава, великая честь и огромные деньги достанутся на долю тебе, братьям Вельзерам и нашему императору. А Иоганн Фауст, – тут голос его дрогнул от сдерживаемой злобы, – невежественный и злонамеренный шарлатан, тысячу раз заслуживший костер за то, что продал дьяволу свою бессмертную душу. О нет, не жажда познания толкнула его на этот чудовищный сговор, но лишь неодолимая склонность к богомерзкому греху мужеложства.
– Что? – побледнев, переспросил в смятении Филипп.
– Да! Да! Именно так! Если бы я не прервал всяких сношений с Меланхтоном, который спелся с Лютером, я добыл бы у него копию бумаг, неопровержимо свидетельствующих о том, что в Виттенберге Фауст состоял под судом по обвинению в содомском грехе и растлении малолетних…
– Не может быть! – вскричал Филипп, и густой румянец смущения сменил на его щеках бледность.
– Это еще не все! Только пусть вас не пугают мои слова. Вполне вероятно, что Фауст намеревается склонить тебя к греху, как, без сомнения, совратил он нашего любезного Даниэля Штевара.
Румянец на щеках Филиппа из алого стал багровым.
– Это клевета! – вскричал он вне себя.
– Замолчи, безмозглый! – вмешался епископ. – Мальчишка! Слушай, что говорит тебе наш гость, умудренный опытом и познаниями.
Завороженный его властным голосом, Филипп, вскочивший было, снова опустился на стул.
– Прости, Филипп, – умильно произнес императорский астролог, – прости, что, явив тебе истину, невольно осквернил чистоту твоих помыслов. Но ты непременно должен быть предуведомлен о кознях этого колдуна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123