– Вы правы, – зевая, ответил Спира. – В здешних широтах зной – это наш первейший враг. Солнце испепеляет все. Надо найти какое-нибудь укрытие, чтобы переждать жару. Лопе де Монтальво! – строго позвал он.
– Слушаю, сеньор! – сонно отозвался тот.
– Возьмите два десятка человек, поезжайте вперед, но не дальше четырех лиг. Постарайтесь отыскать место для дневки.
Раздались выкрики команд, топот коней, и войско очнулось от сонной одури.
– Разобраться по три! – распоряжался Спира. – Горнист, сигнал к построению!
Загудели голоса, послышалась брань, захлопали бичи. Пехотинцы прибавили шагу. Лунный диск померк, а потом и вовсе исчез. Взошло солнце и в считанные минуты раскалило песок. Дышать стало трудно. Лошади с пронзительным ржанием бросались в воду, кавалеристы срывали с себя колеты и рубахи. «Получите ожоги, болваны!» – тщетно предостерегал их Перес де ла Муэла. Солдаты, расстроив ряды, с хохотом и шутками плескались в воде, как дельфины. Спира, потеряв надежду восстановить порядок, выбранился сквозь зубы и приказал Пересу де ла Муэле, недавно произведенному в капитаны за удачно вскрытый нарыв, разбить лагерь.
Лишь на пятый день изнурительного пути предстала их взорам пышно разросшаяся листва деревьев, вспоенных и спасенных от зноя водами реки Токуйо.
Немцы и испанцы дивились не виданным никогда прежде деревьям и травам, птицам и животным.
– Вот бы не подумал, что есть на свете такие громадные деревья, – восхищенно приговаривал Перес де ла Муэла.
– Берегись, Эрнан! – крикнул Лопе. Чудовищной длины и толщины змея бесшумно скользнула в воду.
– Матерь божья! – переведя дух, воскликнул лекарь. – Она толщиной с мою ногу и раза в четыре длинней меня!
– Кто ж виноват, что ты уродился таким пузатым недомерком?! – захохотал Себальос.
Хотя река была не слишком глубока и «не шире Дуная возле Ульма», как утверждал Спира, стремительное течение не позволяло переправиться вброд.
– Придется сколотить плоты для пехоты, – сказал Эстебан Мартин, – кавалерия доберется до берега вплавь.
– На это уйдет целый день, – уныло отвечал Филипп.
– А нам каждый час драгоценен, – поддержал его Спира, который лежал на траве и наблюдал за тем, как кувыркается в ветвях, дразня длиннохвостого попугая, стая обезьян. – Сущий рай земной, – прибавил он восхищенно, – как чист и свеж воздух, как здесь тихо, какая упоительная зелень!
– Дождитесь ночи, – многообещающе произнес Мартин.
И в самом деле: как только смерклось, на лагерь обрушились мириады москитов, доводя участников экспедиции до умоисступления: Спира, осатанев от беспрестанного жужжания и укусов, с головой завернулся в попону.
Филипп, сидя у костра, размышлял: «Кто же тот, кого Федерман превратил в тайного мстителя?» Страх не томил его, пока они брели по бескрайним и угрюмым пескам, . но в этих зарослях во сне и наяву, ночью и днем стал мерещиться ему неведомый убийца, нападающий сзади. «Кто же он? Кто был так жестоко оскорблен Спирой, что решился на крайность?» – эта загадка не давала Филиппу покоя. Эстебан Мартин? Он казался ему подозрителен, несмотря на приниженный вид и наружное благодушие. А по какой причине очутился среди обездоленных искателей счастья Франсиско Мурсия де Рондон, приближенный императора, бывший секретарем у французского короля? Могла быть причина этому и помимо побега Франциска Первого из-под стражи. Неужели Спира – виновник его несчастья? Мстителем мог быть и Дамиан де Барриос, и Санчо Брисеньо, да и любой другой. Почти все они попали в Новый Свет, влекомые алчностью и страстью к приключениям, но кто знает, сколькие тут движимы отчаяньем и горечью, сколькие бегут от правосудия или от самих себя? Внезапно его озарило: «Что, если Федерман просто-напросто применил уловку, чтобы скрыть подлинного преступника?»
Санчо де Мурга, некогда бывший верным приспешником Федермана, а потом насмерть рассорившийся с ним, – это человек, готовый на все. Ссора и разрыв с Федерманом – искусный ход для того, чтобы войти в доверие к Спире. «Странно, что этот убийца вдруг взял и сменил покровителя. Да, это Санчо Мурга! Он прикончит Спиру ночью или во время первой же стычки с индейцами, а россказни Клауса должны были ввести меня в заблуждение, усыпить мою бдительность, пустить меня по ложному следу!»
Гуттен бросил на губернатора быстрый взгляд. Тот спал, с головой укрывшись попоной, свернувшись в клубок. Вокруг через одинаковые промежутки горели двадцать костров. Филипп встревожился: от солдат их с губернатором отделяла плотная стена деревьев и колючих кустарников, и злоумышленник мог незамеченным подобраться вплотную. Заснуть ему не давали пронзительное кваканье жаб, странные шорохи, посвист неведомых лесных птиц. Жара, шум, дурные предчувствия окончательно разогнали дремоту…
На рассвете его разбудили крадущиеся шаги по опавшей листве. Гуттен осторожно привстал, опираясь на локоть. С обнаженной шпагой в руке к ним шел Санчо де Мурга, а следом еще четверо.
– Ваша милость, сеньор губернатор! – позвал Санчо. Гуттен приготовился отразить нападение, но палач сказал:
– Ночью все индейцы-носильщики удрали.
Сыграли «тревогу». По всему лагерю, уже освещенному первыми лучами солнца, замелькали фигуры солдат. Спира, вне себя от ярости, допытывался:
– Как могло случиться, что убежала вся сотня? Ведь пленники были скованы по десятеро?
– Сам не понимаю…
– А часовые? Куда они смотрели? Или, может быть, их вовсе не было?
– Что вы, ваша милость! Я поставил четверых – это более чем достаточно, – но никто не может объяснить, что с ними случилось. Допрошенные порознь, они единодушно показали:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123