– Рассказывайте, сударь, – обратился епископ к Камерариусу, устремив на брата пронизывающий взор. Ярость его прошла; он удобно расположился в кресле и приготовился слушать.
– Все дело в том, что старый негодяй, только что. покинувший этот дом, получил от сатаны волшебную способность превращаться в прекрасную девицу. Она, введя в заблуждение свою жертву, расточает обманутому бесчисленные нежности и обыкновенно без труда склоняет его к соитию. Но… я, право, не знаю, какими словами изъяснить вам дальнейшее, не оскорбив ваш слух. Когда влюбленный юноша уже вполне готов вступить в обладание вожделенными благами, красавица просит из уважения к ее непорочности совершить сие вторжение, так сказать, не с парадного крыльца, а с черного хода, как водится у тех, кто предается содомскому греху. Когда же юноша достигает предела своих желаний, он с несказанным изумлением обнаруживает, что держит в объятиях не прелестную девушку, но мерзопакостного старика.
– Да, что-то подобное слышать приходилось и мне, – мрачно заметил Мориц.
– Но это просто невероятно! – еле слышно произнес Филипп. Лицо его пылало. Он подался вперед всем телом и спросил: – И вы полагаете, что Даниэль пал жертвой этой волшбы?
– В этом нет никакого сомнения, – поник головой Камерариус.
– Но как же наш Даниэль, столь падкий до услад плоти, столь ревностно пекущийся о своей мужественности, распознав обман, не прогнал Фауста, а, напротив, поддерживает с ним тесную дружбу? – с надеждой спросил Филипп.
– Не всегда выявляется эта ужасная правда! – зловеще изрек Камерариус, воздев указательный палец. – Иногда колдуну удается сбить несчастных с толку, объявив им, что обладает даром вызывать дьяволицу Лилит, которая известна не только красотой, но и пристрастием к упомянутому мной способу любви. Семь раз дано Фаусту обморочить каждую из его жертв, которые на восьмой покоряются его желаниям и меняются с ним местами…
– Вот ужас-то! Я побегу предупредить Штевара!
– Даже и не думай! – властно остановил его Камерариус. – Ты не наделен знаниями, необходимыми для того, чтобы разоблачить негодяя. У меня же их – в избытке, и даю честное слово, что завтра в первом часу пополудни я прибуду в замок Штевара и вырву Даниэля из когтей этого приспешника сатаны, столь же коварного, сколь и распутного.
– Мне думается, – сурово и веско проговорил епископ, – что пришло время призвать Фауста к ответу. Его надо судить и сжечь живьем. Завтра же я велю возбудить против него дело, благо у всех на слуху случай с Францем Вейгером, законным сыном мельника. Фауст своими чарами склонил его к мужеложству.
– Франц Вейгер? – удивленно переспросил Филипп. – Да, я помню его. Такой тихий паренек, воды не замутит. В отрочестве мы часто охотились вместе, и я никогда не замечал за ним ничего подозрительного.
– Тем не менее это так, – отвечал епископ. – Фауст обольстил его, приняв женское обличье, то есть именно тем способом, о котором поведал нам высокочтимый Камерариус.
Астролог оперся на спинку кресла, окинул Филиппа долгим пристальным взглядом и заговорил благожелательно, но непреклонно:
– По всему вышеизложенному, а также по многим иным, мною не названным причинам тебе, Филипп, должно пренебречь пророчествами Фауста. Он ничего не понимает ни в расположении небесных тел, ни в тайнах оккультизма; дьявол дал ему лишь способность увлекать на стезю порока незрелых юнцов. Твое предприятие удастся как нельзя лучше – вот что я написал императору, когда он соблаговолил узнать мое мнение. Ступай, Филипп, да хранит тебя господь. Помни: одни только лавры ждут тебя на жизненном пути.
Вернек. 19 марта 1534 года
Благородному рыцарю Филиппу фон Гуттену в Вюрцбург от Даниэля Штевара.
Любезный Филипп,
Спешу уведомить тебя о некоем происшествии, нарушившем вчера вечером покой нашего богоспасаемого захолустья. В тот час, когда мы с доктором Фаустом мирно попивали вино в таверне, двери ее распахнулись, и нашим взорам во всем дородстве своем и величии предстал Иоахим Камерариус. Не тратя времени на околичности и не смущаясь моим присутствием, он с порога обрушился на нашего друга, обвиняя его в невежестве и злонамеренных измышлениях, и пригрозил ему суровой карой, если тот не прекратит вмешиваться в дела, до него не относящиеся, но представляющие изрядный интерес для братьев Вельзеров и самого императора Карла.
Фауст же, не выказывая ни малейшего замешательства, отвечал ему с обыкновенною своею насмешливостью: «Что более занимает помыслы великого Камерариуса? Судьба ли этого юноши, который сложит в Венесуэле голову, или же алчные устремления императоров и банкиров?»
Ответ этот, а вернее сказать, вопрос привел Камерариуса в неописуемое бешенство. Перехватив свой костыль на манер палицы, он вознамерился садануть им Фауста, но тот с ловкостью уклонился от удара противника, отчего сей последний с немалым грохотом грянулся оземь. Тем, однако, дело не кончилось, ибо на поверженного астролога набросился Мефистофель: сей дьявол, приявший обличье пса, впился ему клыками в левую ягодицу, каковую не оторвал напрочь лишь по чистой случайности и особенной милости господней, а затем бросился вдогонку за астрологом, выбежавшим с громкими криками на улицу. «Все вы, – обратился тогда доктор Фауст к местным жителям, сбежавшимся на шум, – все вы будете свидетелями и подтвердите мою правоту: предприятие братьев Вельзеров окончится плачевно. Слушайте меня: если Филипп фон Гуттен примет в нем участие, он умрет в тех краях злою смертью. Это говорю вам я, доктор Фауст, который продал душу дьяволу и не жалеет об этом».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123