он прижал руки к груди, потом словно пронзил кого-то воображаемым копьем, потом на лице его появилось выражение ужаса, сменившееся сладострастием. Потом он захохотал во все горло и наконец, показав в сторону юга, поклонился покорно и боязливо.
– Все понятно, – сказал Лимпиас. – Он толкует, что короны эти подарили ему какие-то женщины, живущие без мужчин и неустрашимые в бою, как самые доблестные воины.
– Амазонки! – вскричал Филипп.
– Говорит, что живут они в десяти переходах отсюда, за Кагуаном, на том берегу Напо.
– Напо – это другое название реки Мараньон, – сказал падре Тудела, – а Кагуан, если память мне не изменяет, – один из его притоков.
– Еще он говорит, – перевел Лимпиас, – что бабищи эти основали могучее царство и взимают дань с окрестных племен. У них семьдесят больших поселений, дома там не соломенные, а из камня, а от деревни к деревне проложены превосходные дороги, содержащиеся с большим тщанием. Я переспросил, правда ли, что деревни эти велики, и он ответил утвердительно. Тогда я задал ему вопрос, рожают ли эти женщины детей, и, когда он сказал, что рожают, спросил, как это у них получается, если они не допускают к себе мужчин. На это он ответил так: «Время от времени, для того чтобы зачать, они призывают из сопредельной области мужчин, которые так же светлокожи, как вы, но только безбороды». Если рождается мальчик, его убивают. Ну а если девочка – ее растят и воспитывают. Правит же ими царица по имени Коньори.
– Должно быть, это имя происходит от Койа – так звали супругу Инки. Похоже это все на владычицу Египта Клеопатру, которая была равно искусна и в рукопашной схватке, и на ложе страсти.
– Еще он говорит, – с оттенком недоверия продолжал переводить Лимпиас, – что в стране их неимоверное количество золота, и все амазонки на золоте едят, в золото одеваются, а в городе, где живет их царица, стоят пять храмов, посвященных солнцу, где хранят они своих золотых идолов. Храмы же эти до половины своей высоты отделаны серебром, а крыши их разукрашены разноцветными перьями.
– Ах, чертовки! – не выдержал Санчо Брисеньо.
– Еще он говорит, что ходят они в одежде, сотканной из шерсти овец… Ну, тут он путает – наверно, речь идет о верблюдах.
– Это указывает на то, что в их краю бывают холода, а сами они до тонкостей постигли ремесла, – сказал падре Тудела.
– …и что золото на их языке называется «пако», а серебро – «койа», и они взимают ежегодную дань с его племени самыми красивыми девушками и перьями попугаев ара. И что с заходом солнца они не позволяют чужестранцам оставаться в городе. А с наступлением темноты становится так холодно, что разводят костры.
– Слышали? Выходит, я прав! – наставительно сказал капеллан. – Надо подняться тысячи на три футов, чтобы отыскать место, где в этих широтах бывает холодно. Идти следует на запад… Все свидетельствует о том, что люди, которых мы вознамерились покорить и обобрать, – могущественны. Не разумней ли, дон Филипп, отказаться от этой затеи?
Гуттен устремил на священника суровый взгляд, и впервые за все это время в словах его прозвучал упрек:
– Нет, падре! Теперь, послушав истории о столь необыкновенных женщинах, меньше, чем когда-либо, я собираюсь отступать.
– Да ведь все это выдумки дикаря! – раздраженно заговорил тот. – Неужели вы поверили, будто женщины, которые даже в монастыре не могут ужиться друг с другом, способны договориться между собой и основать могучую державу? Ими правит женщина – пусть так, это не первый и не последний случай в истории народов. Можно было бы поверить и в то, что женщины наравне и рядом со своими мужьями участвуют в битве. Но женское царство – басня! Истиной – к тому же истиной, внушающей ужас, – представляется мне вот что: действительно, где-то обитает некое племя – я готов допустить даже, что правит им женщина, – которое подчинило себе другие племена на тысячу миль вокруг. С ним не совладают и сорок Геркулесов, что уж говорить о сорока полумертвых от голода, изможденных и измученных кастильцах! Надо возвращаться, дон Филипп! Вернемся, пока не поздно!
– Как можете вы помышлять об отступлении, когда один лишь шаг отделяет нас от Эльдорадо, а длань господня все еще хранит нас? Да разве совладают с нами эти нечестивые язычницы? Вы удивляете меня, падре! Только вперед! Вот вам мой ответ! Маэсе Лимпиас! Пусть касик проложит на карте наш путь!
Но Капта, узнав, что от него требуется, в ужасе замахал руками.
– Он говорит, что проникнуть туда без позволения этих драчливых бабенок – смертельный риск.
Лимпиас, лукаво сощурясь, что-то сказал касику, и тот расхохотался.
– Я спросил его, не придутся ли амазонкам по нраву такие видные и ладные юные рыцари, как наш Варфоломей и сеньор капитан-генерал, а он ответил: «Еще бы не прийтись! Среди этих воительниц множество таких, кто весьма склонен к утехам плоти и не откажется понести от столь славных кавалеров».
Капта изъявил желание сопровождать отряд в страну амазонок.
– Молодец! – воскликнул Филипп, ласково и одобрительно похлопав его по плечу.
Однако лицо касика внезапно омрачилось.
– Он говорит, что сперва нам придется пройти через страну омагуа. Они не так могущественны, как амазонки, и к тому же платят им дань, но многочисленны, воинственны, сильны. Край их богат золотом.
– Вот еще! – пренебрежительно молвил Филипп.—
Как нас пугали индейцами чоке, а они оказались жалкими чесоточными недомерками. И омагуа, что бы ни толковал Капта, будут ничем не лучше. Довольно рассуждать! В путь!
26. ЗОЛОТОЙ ПЕСОК
Капта, без умолку болтая что-то на своем языке, шел у стремени Лимпиаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123