Она сделала то же самое, но, заметив, что он засунул сигару в нагрудный карман пиджака, спросила:
– Разве вы вышли сюда не для того, чтобы покурить?
– Да.
– В таком случае почему вы убираете свою сигару? Я не возражаю, если вы закурите.
– Зато я возражаю. Курить в присутствии леди не принято. Я знаю, что это старомодное понятие. – Он снова взглянул на нее и чуточку вздернул подбородок. – Смейтесь, если хотите.
– Я не буду смеяться, – сказала она и заметила, что эти слова доставили ему явное облегчение. Этот редчайший случай, когда он показал свою уязвимость, обезоружил ее. Обычно Филипп не давал окружающим никакой информации о своих чувствах. – Вы очень внимательны, – сказала озадаченная Мария. – Спасибо.
– Не стоит благодарности, – сказал он и посмотрел в сторону. Краткий момент, когда стала заметна его уязвимость, прошел, как его и не бывало. – Сегодня приятный, довольно крепкий ветерок, – сказал он, возвращаясь к прежней теме их разговора.
Она пробормотала подходящий ответ, но, хотя вежливый разговор о погоде был тем, что принято в данных обстоятельствах, она была слегка разочарована. Этот человек подарил ей самый страстный, самый романтический поцелуй за всю ее жизнь, а когда она увидела его в следующий раз, они говорят о погоде. Она почувствовала себя униженной.
Они говорили о погоде. Великолепно. Приятная, безопасная тема. Филипп почувствовал, как овладевшее им напряжение мало-помалу отпускает его. Такие разговоры, даже если они ведутся с ней, едва ли могут возбуждать.
– Хороший ветер. – Он почувствовал себя обязанным добавить: – Очищает воздух.
– Это правда, – согласилась она, – воздух в Лондоне обычно отвратителен.
Оба снова замолчали, и стало ясно, что требуется другая нейтральная тема разговора. Но пока он пытался придумать новую тему, ветерок донес до него ее запах – запах ванили и корицы, преследовавший его уже много дней. «Боже милосердный, – в каком-то отчаянии думал он, – почему эта женщина всегда пахнет как десерт?» Он почувствовал, что его самоконтроль готов сдать позиции. Усилием воли он постарался восстановить его. – Подготовка к балу идет полным ходом? – поинтересовался он.
– О да. В данный момент мы, конечно, завалены работой, однако все идет гладко.
– Отлично. Больше не было никаких неприятностей с третьей духовкой? – спросил он и, когда она покачала головой, добавил: – Жаль.
– Это почему же?
– Эти маленькие шоколадные штучки с мятой были необычайно вкусны.
Она повернула голову, и ее улыбка поразила его как удар. Он втянул в себя воздух сквозь стиснутые зубы. Духовка, напомнил он себе. Они говорили о духовке. Он заставил себя вновь заговорить:
– Не хотите ли, чтобы я заменил ее? Я имею в виду духовку? Если пожелаете, я ее заменю.
Она на мгновение задумалась над его предложением, потом сказала:
– Спасибо, но мне кажется, что в этом нет необходимости. Я даже думаю, что совсем неплохо научить своих подручных работать с оборудованием, далеким от идеального.
– Очень разумно. Но если вы передумаете и захотите, чтобы я ее заменил, дайте мне знать.
– Я так и сделаю.
Она повернулась к балюстраде и стала смотреть вдаль, он хотел было сделать то же самое, но его внимание привлекло что-то синее, и он увидел, что лента, которой была завязана ее коса, развязалась и упала на пол позади нее. Ему вдруг вспомнилось, как четырнадцать лет назад она потеряла другую ленту для волос.
– Вы потеряли свою ленту, – сказал он и наклонился над стенкой, чтобы успеть схватить кусочек шелка, пока его не унесло ветром.
– Спасибо, – сказала она и взяла ленту из его рук. – Похоже, что история повторяется, не так ли? – сказала она и снова завязала косу лентой.
Он напрягся, пытаясь сделать вид, что не понимает, о чем она говорит.
– История повторяется? – переспросил он, изобразив на лице удивленную улыбку.
– Я говорю о ленте для волос, которую я потеряла много лет тому назад, – напомнила она. – Алая, она принадлежала моей маме.
– Ах да, – кивнул он, делая вид, что вспомнил. – Та, на которой были вышиты маргаритки.
– Она самая. Моя мама сама вышивала эти маргаритки, поэтому я так расстроилась, когда лента потерялась. Как я жалела, что потеряла ее! Видите ли, мама умерла, когда мне было шесть лет, и лента была одной из немногих вещей, оставшихся у меня после нее. Большую часть ее вещей папа отдал, когда она умерла.
Он почувствовал угрызения совести и заставил себя говорить:
– У нас есть кое-что общее, мисс Мартингейл. Моя мать тоже умерла, когда мне было шесть лет.
– Я совсем не помню свою маму. А вы свою помните?
– Смутно. Помню, что она пела мне. Она умерла от холеры.
– Моя мама умерла от родов. Отец был совершенно сломлен. Он всегда хотел, чтобы я была похожа на нее. Копил деньги, чтобы послать меня в школу. Он хотел, чтобы я была утонченная и элегантная, как леди.
– А ты предпочитала лазить по деревьям и научилась играть в крикет?
– Это тебе хорошо известно, – рассмеялась она. – Боюсь, что, если бы не вы с Лоренсом, меня заставили бы носить кружевные переднички и вышивать маргаритки. Мне всегда приходилось бороться против этого и умолять отца научить меня стать шеф-поваром. – Она замолчала, и улыбка сползла с ее лица. – Мне было очень трудно, когда я вернулась домой из Франции, потому что все изменилось. Папа больше не позволял мне помогать ему на кухне, и я не знала, чем заняться. Мне как будто нигде не было места. Я получила образование, как леди, но не была леди, – сказала она. Красивые светло-карие глаза взглянули на него снизу вверх, и в глубине их застыло что-то похожее на боль. – А самое главное, я каким-то образом потеряла вашу дружбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78