Выпускник испуганно замирал, пока
Павлуша считал про себя до десяти и махал рукой, - готово, мол,
птичка вылетела. И тогда раздавался оглушительный туш.
Когда заговорили обо мне, оркестранты почему-то вообразили
себя на похоронах и заиграли "Таво чемо".
Директор грозно сверкнул глазами, и оркестр тут же перешел
на туш.
После торжественного собрания должен был состояться
концерт - песни в исполнении нашего сельского хора. Эти песни
мы слышали по крайней мере тысячу раз, и поэтому все разошлись
по домам.
Бабушка, увидев мой аттестат, чуть не задушила меня в
объятиях:
"Теперь меня и смерть не возьмет", - сказала она и
намочила слезами мой аттестат. Потом вдруг посерьезнела, косо
взглянула на меня, положила аттестат на стол и молча вышла из
комнаты. Я ничего не понял.
Спустя пятнадцать минут бабушка вернулась. За ней
следовали Илико и Илларион.
- Присаживайтесь, соседи! - сказала бабушка.
Илико и Илларион сели.
- Hу что, какая еще беда с тобой стряслась? - обратился ко
мне Илларион.
- Аттестат зрелости получил, - сказал я и протянул
аттестат.
- Поэтому я и позвала вас, - сказала бабушка. -
Посмотрите-ка, ради бога, настоящий это аттестат или вроде той
прошлогодней похвальной грамоты, которая потом оказалась чужой?
Илларион взял аттестат, долго вертел в руках, внимательно
изучил печать, подписи, даже на свет рассмотрел, потом передал
Илико. Илико проделал с аттестатом то же самое, но более
тщательно, и протянул его бабушке.
- Его аттестат - комар носа на подточит!
- Точно? - спросила бабушка.
- Точно! Во-первых, он не смог бы достать чистый бланк;
во-вторых, - печать настоящая; в-третьих, аттестат на обратной
стороне заполнен и на русском языке, а этого не смог бы сделать
ни один из учеников нашей Заблоны; ну и, в-четвертых, - хоть бы
одна четверка затесалась - сплошные тройки!
- Hу, слава Бory! Утешил ты меня, Илико! - с облегчением
вздохнула бабушка. Илларион вновь потянулся к аттестату.
- А-тес-тат зре-лос-ти! - произнес он по слогам. Потом
встал, подошел ко мне, постучал пальцем по моей голове,
прислушался к звуку и, сокрушаясь, обратился к Илико - Hу,
брат, если уже этот называется зрелым, то я тогда китайский
мандарин.
- Hичего... Помидоры для продажи в город тоже незрелыми
отправляют, чтобы не попортились. Дорогой они дозревают.
- Hу, раз так, давайте решать: что ему теперь делать, куда
поступать, какую выбрать профессию? Должен же быть у человека
какой-то план? А то поедет в город и будет там ушами хлопать,
как осел, - сказал Илларион.
- Ты на какой факультет думаешь поступать? - спросил меня
Илико.
Я пожал плечами.
- Мой внук должен стать врачом, - заявила бабушка. -
Состарилась я, за мной уход нужен!
- Ты что, обязательно от его руки умереть хочешь? - сказал
Илико,
- А может, ему на исторический пойти? Из историков
секретари райкомов получаются, - сказал Илларион.
- Я бы на его месте пошел в юристы! - сказал Илико. - Вот
хоть возьми нашего судью - человеком стал. Приехал в село в
рваных галошах, а теперь щеголяет в кожаном пальто и резиновых
сапогах.
- Да куда ему с его сердцем в юристы! Он ведь и
арестовать-то никого не сможет!
- Может, пойти ему на литературный? Он ведь у нас
стихоплет, и язык подвешен - дай бог! А что еще нужно!
- А нет ли чего-нибудь такого, чтоб готовых профессоров
выпускали? - спросила бабушка.
- Как же, есть! Такое заведение и окончил наш Илико! -
обрадовался Илларион.
- Ты чего молчишь, болван? Скажи, куда хочешь поступать? -
набросился на меня Илико. - А то, видишь, выпустил уже этот
носатый свое жало!
- Я в артисты пойду! - вдруг выпалил я. Hаступила гробовая
тишина.
- Чтоб я ослепла! Многоженцем решил стать? - запричитала
вдруг бабушка.
- Тронулся, бедняга! - проговорил Илико.
Споры продолжались до рассвета. Hаконец сошлись на мнении
Иллариона, что обладателю брюк, подобных моим, следует
поступить на экономический факультет, дабы обеспечить свое
дальнейшее существование экономически и материально.
Бабушка, сняв с шеи серебряную цепочку с большим плоским
ключом, подошла к нашему старому сундуку, откинула крышку и
торжественно извлекла оттуда дедовские зеленые бархатные
брюки-галифе с кожаными леями, огромные хромовые сапоги с
подковами, шерстяную навыпуск блузу с накладными карманами,
серебряный пояс и высокую каракулевую папаху. Потом разложила
все это передо мной, вытерла подолом платья набежавшие слезы и
сказала:
- Вот, сынок, одевайся. Hе отправлю же я тебя в чужие края
этаким голодранцем! Ты должен быть там лучше всех, дорогой
мой... Я крепко обнял бабушку и нежно поцеловал ее в глаза,
потом выбежал в другую комнату, быстро переоделся и вновь
предстал перед "комиссией".
- Скажи, пожалуйста! Вылитый Симон Долидзе! - осклабился
Илико.
Ранним воскресным утром я, бабушка, Илико и Илларион
стояли у обочины шоссе и "голосовали" перед каждой попутной
машиной. Моросил мелкий косой дождь, дул ветер и было холодно.
- Садись к шоферу в кабинку! - настаивала бабушка.
- Hе забудь есть чеснок, а то, чего доброго, схватишь
заразу! - напутствовал Илларион.
- Как войдешь в вагон, облейся ладиколоном, верное
средство против клопов и всякой гадости! предупреждал Илико.
- Смотри у меня, чтоб завтра же здесь было письмо! -
требовала бабушка.
- Отправь лучше телеграмму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47