Товарищ принца Наваррского отпер дверь и вошел.
Какое-то подобие человека, спавшее на охапке соломы, быстро вскочило, услыхав шум отворившейся двери.
У него оставались свободными только руки, ноги же его были так крепко связаны веревками, что ему невозможно было не только ходить, но и даже стоять.
Человек этот, на лицо которого упал свет от фонаря, бывшего в руке Ноэ, был не кто иной, как Го-дольфин.
Годольфин, хрупкое, болезненное существо, истощенный сомнамбула, здоровье которого окончательно пошатнулось вследствие магнетических опытов, которым подвергал его Ренэ, накануне ночью был похищен Генрихом Наваррским и Ноэ и с завязанными глазами приведен к Маликану, ставшему его тюремщиком.
Годольфин был в полном отчаянии, и лицо его было заплакано. Он взглянул на Ноэ и закричал от злости:
— А! Чего вам еще от меня надо? Что я вам такое сделал, что вы держите меня взаперти?
Ноэ затворил за собой дверь погреба, поставил фонарь на землю, сел на солому, служившую Годольфину постелью, и сказал:
— Я пришел поговорить с вами, дорогой Годольфин, и утешить вас.
— Вы хотите выпустить меня?
Ноэ улыбнулся.
— О! Пока еще нет,— сказал он,— но что будет позже, мы увидим.
Годольфин взглянул на него с ненавистью. Он видел в Ноэ не только своего тюремщика, но и соперника, потому что он узнал в нем того самого дворянина, который под предлогом купить духов зашел в лавку парфюмера и рассыпался в любезностях Паоле.
Годольфин ломал себе долго голову, придумывая, что могло побудить похитить его, и наконец пришел к заключению, что дворянин, влюбленный в Паолу, захотел отделаться от него.
— Чего же вы от меня хотите в таком случае,— спросил он,— если вы не желаете освободить меня?
— Я хочу побеседовать с вами.
— Я вас не знаю.
— Зато я знаю вас. Вы раб, жертва Ренэ-флорентийца, и вы ненавидите его.
Годольфин вздрогнул.
— Кто вам сказал об этом?
— Это вас не касается. Я узнал, вот и все. Но так как вы любите его дочь...
— А! — вне себя от злости крикнул Годольфин.— Вам это сказала Паола.
— Паола ничего не скрывает от меня,— подтвердил самодовольно Ноэ.
Если бы Годольфин мог убить взглядом, то последний час Ноэ пробил бы в эту минуту.
— О! Я ненавижу вас,— прошептал он.— Я ненавижу вас!
— Потому что ревнуете.
— И если бы я мог выпустить вам внутренности, выпить вашу кровь,— продолжал сомнамбула, окончательно потеряв голову от бешенства,— то я сделал бы это.
Ноэ все еще улыбался.
— Дорогой мой Годольфин, потолкуем немного, быть может, мы до чего-нибудь и договоримся. Вы любите Паолу?
— О! Я готов умереть за нее.
— Ну, так будьте довольны тем, что вы сидите взаперти,— смеясь, сказал Ноэ,— она этим очень довольна.
Шутка Ноэ вывела Годольфина окончательно из себя. Сначала он вскрикнул от ярости, затем погрузился в мрачное молчание.
— Ах! Она счастлива, что я здесь? — прошептал он.
— Еще бы! Она освободилась от тюремщика. Неужели же вы могли думать, Годольфин, что молодая двадцатипятилетняя девушка может любить отца, который держит ее взаперти, и человека, шпионящего за ней по его поручению?
— Я люблю ее,— пробормотал несчастный юноша.
— Зато она ненавидит вас.
— О, Господи! — вырвалось у Годольфина, закрывшего себе глаза руками. Горесть его была так велика, что Ноэ стало жаль его.
— Послушайте,— сказал он мягко,— положим, вы любите Паолу. На что же вы надеетесь?
— Ни на что! — мрачно пробормотал Годольфин.
— Чего же вы в таком случае хотите?
— Только бы быть возле нее, больше я ничего не прошу. Видеть ее, слышать ее голос, даже когда она бранит меня. О! Это рай на земле!
— Годольфин, скажите откровенно, любите ли вы Ренэ?
— О! — вырвался у него крик отвращения.
— Вы любите его из благодарности, сыновней любовью?
Годольфин отрицательно покачал головой.
— Я ненавижу его,— сказал он.
— Правда?
— Клянусь спасением своей души!
— Вы хотите быть свободным не для того, чтобы быть с ним?
— Только для того, чтобы видеть Паолу.
— Хорошо.
— А Ренэ я ненавижу,— повторил Годольфин.
Голос молодого человека звучал так искренне, что Ноэ не мог усомниться в правдивости его слов.
— Так что, если бы Паола не жила с отцом...
— Я ушел бы от Ренэ и последовал бы за Паолой.
— А если бы кто другой поручил вам сторожить Паолу, подобно тому, как это поручил вам некогда Ренэ? Годольфин задрожал от радости.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил он.
— Я хочу сказать,— продолжал Ноэ,— что Паола очень недовольна тем, что отец держит ее точно в плену.
— И что же?
— И что она хочет освободиться от его тиранства. А так как те, кто принимает в ней участие, не могут постоянно оставаться с нею...
— Ах! — воскликнул Годольфин, окончательно позабыв, что он минуту назад ревновал.— Ах, сударь, если бы вы сделали это. Если бы...
Голос Годольфина дрожал, он смеялся и плакал в одно и то же время. Ноэ встал.
— Успокойтесь,— сказал он,— скушайте чего-нибудь. Я вернусь завтра, и, может быть, вы скоро увидите Паолу.
Годольфин заплакал, как ребенок.
— Я люблю ее! Я люблю ее! — бормотал он.
Ноэ встал, с состраданием посмотрел на это жалкое обездоленное создание, взял фонарь и вышел.
Когда он поднялся наверх, то застал в кабачке Миетту одну.
— Где твой отец, дитя мое?
— Он пошел посмотреть, как себя чувствует госпожа Лорио,— сказала Миетта.
— Поклонись ему от меня.
— Как! Вы уже уходите?
Голос Миетты слегка дрожал, что заставило Ноэ вздрогнуть.
— Уже поздно,— сказал он.— Прозвонил сигнал тушить огонь, дитя мое.
— Да, дверь заперта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26