высовывавшиеся оттуда кролики брали еду прямо из рук.
А как занятно было у муравейника высотой с нее! Как загадочно рассеченное молнией и пустое внутри дерево! Как романтична гряда валунов на давно забытом кладбище… Из этих своих путешествий Елена часто возвращалась уставшая, грязная, в разорванном платье, но неизменно счастливая и с широкой улыбкой на загорелом лице.
Однако сейчас на лице ее была написана неуверенность, и девушка медленно поднялась на родное крыльцо.
Несмотря на радость от происшедшего с ней, она не могла скрыть от себя, что на сердце легла неясная печаль. Девушка глянула на скрывающийся в ночи горизонт и ощутила в себе нечто, чему невозможно было дать никакого определения. Словно внутри у нее бушевала буря, готовая вырваться на свободу.
Она стояла уже на последней ступеньке и хотела взяться за ручку двери, как взгляд ее снова упал на испачканную руку, отдающую в последних лучах заката пурпуром.
Ах, опять оно! Что же это значит? И пальцы ее, легшие на медную ручку, предательски задрожали. В первый раз почувствовала она, что тайны, странности откровения есть не только у ее сада. И, зажмурив глаза, Елена неожиданно почувствовала, что ей страшно.
И зачем она хотела покинуть дом? Ведь здесь так уютно и хорошо, и все ее любят, здесь земля благодарна и добра, как теплая рубашка в холодное утро. Зачем искать чего-то иного?
Так она стояла и дрожала перед закрытой дверью, но через несколько мгновений та распахнулась сама, и девушка увидела отца, крепко сжимавшего своей большой рукой плечо Джоаха. Оба, увидев Елену, раскрыли от удивления глаза.
— Вот, видишь, я же говорил, что она вернется! — победно воскликнул брат.
— Елена, ты же знаешь, что нечего делать в саду после заката! — не обратил внимания на его слова отец. — Подумай-ка хорошенько…
Елена бросилась к отцу и спрятала лицо у него на груди.
— Что ты, маленькая моя, — тёплые руки отца сомкнулись в кольцо. — Что случилось?
Но девушка только плотнее прижалась к грубой рубашке. Это была ее защита, ее тепло, ее дом.
Сумерки быстро наплывали на переплетенные ветви яблонь в старом саду. Рокингем поплотнее запахнул плащ и стал притопывать ногами, В этой проклятой альпийской долине ночи всегда такие холодные! Ах, как он ненавидит это задание! Торчать в убогой деревушке среди грубых мужланов, да еще в таком холоде! Как непохожа эта суровая страна на его родной солнечный остров…
И под укусы ледяного ветра, пробирающегося под тонкий плащ, несмотря на все усилия несчастного стража, Рокингем вспоминал свой дом на Архипелаге. Побережье, влажная жара, закаты над морем, длящиеся часами. И, вспоминая дом, он ощущал себя до слез одиноким, брошенным и забытым. Он не был дома уже столько времени. Сколько? Длинные светлые кудри и смеющиеся глаза… и имя… женское имя… Но как же оно звучит? Он попытался напрячь память, но воспоминания улетали от него, как потревоженные птицы. Как он мог забыть?! Но тут очередной порыв ветра поднял плащ, и это ледяное прикосновение оторвало беднягу от воспоминаний. Рокингем отошел чуть в сторону и поднял воротник на открытой промерзшей шее.
Затем, нетерпеливо откашлявшись, снова уставился на почти слепого пророка, по-прежнему ковырявшегося в кучке замерзшего пепла рядом с брошенной корзиной для яблок. Старик, как собака, идущая по невидимому следу, поднял нос по ветру, носившемуся между яблонь.
— Она потекла, — произнес слепец, обнюхивая свой палец, и его слова звенели, сталкиваясь друг с другом, как льдинки.
— О ком ты говоришь, Дизмарум? Зачем ты вытащил нас из города?
— О той, кого давно ищет хозяин, — она, наконец, появилась.
Рокингем покачал головой. Опять эта глупая басня. Целую ночь этот старик не дает ему покоя своими фантазиями.
— Сколько уже столетий Темный Лорд пытается найти женщину, обладающую его властью, — и все напрасно! Во время моего пребывания в Блекхолле я достаточно насмотрелся на результаты этих безумных попыток. О, все эти несчастные существа, выползающие из подвалов донжона. Но все это невозможно. Женщина не может владеть дикой магией.
— Ничего невозможного нет. Она есть, и она здесь.
Рокингем пнул корзину, отчего красные плоды рассыпались по мерзлой земле с громким стуком.
— То же самое ты говорил и в прошлом году. Мы разорвали девчонку в клочья на алтаре, а потом оказалось, что ты ошибся.
— Это не имеет значения.
— Скажи это лучше горожанам Винтерфелла. Она визжала так, что едва не началось восстание. Хорошо, что рядом оказался взвод собак, а не то нас бы тоже разорвали на мелкие куски и разбросали по окрестным полям.
— Могут умереть тысячи прежде, чем мы найдем то, что нужно, — Дизмарум впился в локоть Рокингема костлявыми пальцами. — Я ждал столько лет, столько неисчислимых лет… Старые пророчества, дошедшие из прошлого, открыли мне, что она появится именно в этой долине. Я пришел сюда еще юношей, когда твой дед качался в колыбели… Я ждал, ждал, ждал. Ждал все эти годы. И дождался.
Рокингем вырвал локоть из цепкой руки старика:
— И на этот раз ты уверен? А если снова ошибка? Я собственной рукой вырву твой поганый язык, чтобы не слышать больше, как ты плетешь эти бесконечные глупые сказки.
Но старик, словно не слыша, поднялся и, опираясь на деревянный посох, повернул к Рокингему свои мутно-молочные глаза. Тому стало не по себе от этого взгляда, и он даже инстинктивно отступил на пару шагов, поскольку слепые глаза смотрели, казалось, прямо ему в душу.
— Она здесь, — прошипел Дизмарум.
Рокингем вновь откашлялся:
— Ладно. Утром я возьму эскадрон из гарнизона, и мы арестуем ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131